То был обычный город на юге России. Улицы, деловые и спальные районы, маленькие, уютные парки, притаившиеся в глуби, быстрые речонки и одно большое, достаточно глубокое озеро, омывающее город на западе. Неугомонные люди, шествующие по улицам, кипящая жизнь. Транспорт, что вечно стоит в пробках. Этот ритм кажется единым, ненарушимым.
Но все же что-то меняется, вот теперь в город наконец-таки пришла поздняя весна. Сошел снег с лужаек и дорог, а на деревьях распустились первые, еще слабенькие, ярко-ярко-зелёные листочки. Запели птички, и люди, такие мрачные зимой, даже повеселели, скинули тяжелые, неудобные куртки, сняли колючие шапки и стали просто радоваться наступившему, еще неустойчивому весеннему теплу.
***
С чего начинается обычное утро взрослого человека, что уже работает и не имеет пока личного автомобиля? Как правило, оно начинается с пытки общественным транспортом. Конечно, трястись в подземке или ездить по нашим дорогом на маршрутках удовольствие малоприятное, зато не будешь беспокоиться, как добраться на работу, если бензин в твоем верном коняшке закончился или он вообще неисправен. Так что, общественный транспорт для многих выход, а некоторые, например, даже любят метро, его ни с чем не сравнимый запах, ощущение свободы, и даже в звуке приближающегося поезда можно найти свою особенную прелесть. Хотя многие так же и недолюбливают подземку, и причин тому, конечно, много: грязь, давка, толкотня и так же некое ощущение обыденности, каждодневности и некоторых ассоциаций — метро - значит надо куда-то спешить, а это удручает. Словом, каждому свое.

Они как раз прошли турникеты, когда она, высокая девушка в джинсах и с рюкзаком за плечами произнесла, обращаясь к своему спутнику, тоже высокому, широкоплечему мужчине в легкой куртке:
- Надо же, подорожали все-таки проездные, раньше стоил семнадцать, а уже девятнадцать, а я ведь была здесь не так уж давно.
Мужчина чуть усмехнувшись, легонько подтолкнул свою спутницу, чтобы не задерживалась — вокруг них сновали спешащие на работу и в школы/ университеты люди, и ответил, достаточно громко чтобы она слышала - шум подъезжающего состава перекрывал звук голоса:
- Недолго Кулемина? Пол года прошло, с того момента, когда ты почтила своим присутствием наш скромный городок. Говорят вон вообще повысят до двадцати пяти рублей и ничего.
Девушка, чуть изогнув бровь, подходя уже к спешащему в глубь земли эскалатору, произнесла даже чуть возмущенно:
- Ну тогда это будет сущий грабеж, как в Питере будет уже цена, а уж заработки наши уж точно ниже, чем в Питере.
- И не говори, - вздохнул мужчина, пропуская вперед девушку на громадных каблуках и с впечатляющей гривой волос — она уже вставала на ступеньку, слегка покачиваясь, - кстати, я надеюсь, ты прогостишь побольше и не свалишь обратно домой уже через неделю? Твоя музыка никуда не убежит. Ну правда, Лен, что это такое - подругу детства вижу три дня в году.
Девушка ничего не сказала, только чуть передернула плечами, поправляю натирающую кожу лямку, и снова схватилась за длинную, уползающую вниз глянцевую полоску.
- Ну Кулемина, хватит молчать, я...
Его слова заглушил звук шагов — кто-то стремглав бежал по движущемуся эскалатору. Виктор обернулся, чтобы посмотреть в чем дело. И только природная хорошая реакция спасла его от столкновения.
Мимо него пронесся, задевая локтем, лысоватый субъект в яркой рубашке. Рядом охнула тоже задетая, успевшая в последним момент шарахнуться, Ленка. Вслед нарушителю неслись разозленные вопли тетки в будке около эскалатора и возмущенное ворчанье граждан:
- Совсем что ли офигел, придурок?
- Поаккуратнее, граждан, поаккуратней!
- Козел.
- Мужчина, не бегите по экстрактору! Мужчина, сейчас же прекратите хулиганить! - это надрывалась работница метро.
- Сильно он тебя задел? - спросил Виктор, придерживая за локоть девушку и обеспокоенно смотря ей в глаза.
- Да все нормально, Вить, чего ты. Мало всяких придурков в метро околачивается? Мм-да, - вздохнула девушка, ступая на платформу и болезненно морщась; мимо продолжали сновать часто очень мрачные люди с весьма недовольными и невыспавшимися лицами.
- А насчет остаться... Не знаю, Вить, не знаю. Девушки ждут новых песен, я должна их писать, а вдохновение при этом где-то безвозвратно гуляет.
- Ну, вот тебе отпуск нужен, а ты говоришь. Я вокзале уже заметил, такая бледная и усталая, разве так можно? Наверное, ночами не спишь и не ешь ничего.
- Все, хватит Степнов, не гунди, я должна их писать, это мой заработок, устала я уже от таких наставлений от моей мамочки.
- Да уж, Александра Юрьевна достанет кого угодно, не спорю. У меня до исх пор перед глазами стоит, какой она допрос устроила в первый раз, была в полной уверенности,что я твой жених.
- М-да, Вить, маму ты конечно своим видом довел чуть ли не до инфаркта. Дернуло тебя покрасоваться, решил напялить эти джинсы свои драные. А уж про татуировку я вообще молчу, она как увидела, так потом мне месяц мозги выносила.
Степнов рассмеялся, вспоминая то весёлое время. На секунду задумавшись он невольно наступил на ногу стоящей на платформе в ожидании поезда девушке, и тут же извинился, чуть растерянно:
- Простите, пожалуйста.
- Смотри куда прешь, козел, - не осталась в долгу барышня и, смерив презрительным взглядом парочку, отошла в сторону.
Виктор лишь поморщился, а Кулемина прокомментировала сие событие так:
- Н-да, нравы подземки не меняются.

По платформе гулял ветер, над головой светилось желтыми цифрами табло, показывающее дату и время, мимо то и дело ходили люди, а они просто стояли молча, находя в этом безмолвии какую свою особенную прелесть. Виктор перехватил покрепче ручку сумки, слегка потер рукой щеку, взглянул на с грустью на Кулемину. Щелкнул ее по носу, как бы случайно, привычно и от этого так знакомо. Она ухмыльнувшись, отвернулась.
Шум приближающегося состава...
Поезд приехал почти мгновенно, стоило где-то вдали простучать стуку колес. Открылись синие двери, навстречу хлынули пассажиры. Кто-то снова задел его сумкой, он же схватил Кулемину за локоть, но она мягко освободилась: гордая. Быстро вошли в состав, прошествовали к дверям с надписью "не прислоняться". Встали рядом, ухватившись каждый за поручень.
- Ну вот, теперь минут двадцать и дома, - произнес Виктор, наблюдая, как заполняется вагон.
- Софья Михайловна дома?
- Нет, на работе, но приедет к позднему вечеру.
- Хорошо...
С легким шипением двери закрылись.
Прошелестело что-то невнятное — сообщение машиниста о станциях, затем поезд медленно, словно во сне, двинулся с места. Он набирал ход, все быстрее и быстрее двигался, вперед, только вперед...
Кто-то читал, худенькая девчушка ела сухарики из большого пакета с забавной картинкой, мужчина в строгом костюме при галстуке то и дело поглядывал на часы, спешит, без сомнения. Бабулька в зеленой панаме громко беседовала со своей явно глуховатой, такой же древней подружкой. Подросток слушал разносящийся по всему вагону "Рамштайн". Все как обычно, все как обычно. Свист ветра в ушах, запах метро, за годы пользования им въевшийся буквально в мозги.
- А у меня дома твое любимое варенье есть, - вдруг зачем-то ляпнул он.
Девушка, чуть вздрогнув, оторвалась от лицезрения вагона и повернула к нему голову:
- Прости, что?
- Говорю, варенье у меня твое есть любимое.
- Ммм, малиновое. Степнов, я тебя обожаюююю.
Последняя мысль, что пролетела у него в то мгновенье: « ах, было бы это правдой!» А затем на смену ей пришли боль и непонимание происходящего.
Они уже подъезжали к станции, когда произошло это. Поезд сбавлял скорость, уже впереди виднелось что-то светлое, а не мрачные стены тоннеля.
Потом...
Что-то неумолимое накрыло их.
Ужасно пронесшийся свист, далекий, закладывающий уши. Затем свет, ощущение полета, визг тормозов, страшный грохот, вопли. Он хватает рукой воздух, но ничего не видит, не чувствует. Ощущение падения. Затем грохот и боль. Нереальная, нестерпимая. Что это, что это? За что, за что? И темнота, везде темнота, только вскрики. Он падет. Падает. Только звон разбивающегося стекла, словно в замедленной съемке. Грохот, шум в ушах и больше ничего. Рядом что-то странное, мягкое, он не может понять по ощущениям что. и пустота, пустота, где только боль. За что? За что?
Первое, что вернулось к нему это слух. В ушах по-прежнему звенело, все сильнее и сильнее, но он смог услышать жуткий, почти нечеловеческий вой, совсем рядом. Не разобрать ни слова. Трудно дышать. Колко и мокро лежать. Что-то мягкое и шелковистое под пальцами...
- Помогите помогите!!!!
- Что, что происходит? Выпустите меня, выпустите я должен выйти!
А затем хрип, совсем рядом с ухом:
- Взорвали...
Открыл глаза. Пляшущие белые пятна и больше ничего. Шум что то теплое течет по щеке. Безумно болит голова, так что больно даже двинутся. Чуть приподнялся, шаря руками, будто слепец. И снова, снова крики. В голове шум, шум, шум... И жуткий порабощающий все тело Страх. Откинулся чуть назад. Стенка. На голову посыпались отколки стекла. Закрыл и снова открыла глаза: пятна понемногу стали исчезать.
Жуткий скрип раскуроченного вагона, все те же крики, слившиеся в единый вой...
- Где моя дочь? Где моя дочь? Наташа, Наташенька... Ответь! Ответь...
- Люди, что это делается-то? Люди!
- Нога, нога...
- АААА, она не шевелится, помогите, помогите, она жива, она жива, только бы была жива. Сонечка, любимая, Сонечка!
Но слух постепенно исчезает.
Перед глазами предстал пострадавший вагон. Люди, кто лежащие, кто сидящие и заходящееся в плаче. Совсем рядом на животе лежал мужчина в костюме. Его глаза были пусты и стеклянны, и в них навсегда уже застыл тот самый предсмертный ужас. Стекло, кожа, разбросанные по вагону сумочки, зонтики, пакетики, книжка, мягкая игрушка, заляпанные грязью и кровью. Багряной, еще теплой кровью. Ее запах железный запах бьет прямо в нос. И еще вонь оплавленных проводов и пыли.
Желудок перехватило, и он едва успел наклонится — его стошнило на пол кабины. Вытер рубашкой, задыхаясь, рот. Вдох, выдох, вдох, выдох... Словно пытаешься снова научится дышать, но так плохо получается...
Запах гари, сильнейшая боль. Все тело будто разрывается. В метре от него лежит скрючившаяся девушка с рыжеватыми волнистыми, рассыпавшимися по полу волосами .Такие же недвижные глаза и волосы, что покрыты кровью Крики, шум, вонь - все переплелось в единый клубок, тот, что буквально заставляете его сидеть на полу и хвататься руками за пустоту. Пустоту... Что-то мягкое под пальцами, шелковистое. Он хватается рукой за свою голову, на мгновение зажмуривается, пытаясь хоть чуть-чуть унять боль. Бесполезно. Волосы, волосы... Ленка. Она лежала на боку, и мужчина не видел ее лица. Все вокруг было полно какой-то звенящей тишины, и он медленно, царапая ноги с разодранными джинсами, пополз к ней. Рядом проползла та самая говорливая старушка. Шляпка светлела с бабушки, женщина зажимала рану на голове. Мимолетный взгляд, и он успевает заменить высоченного парня, стоящего у входа, как и все в пыли, держащего в руках мобильный телефон, на который тот снимал все, что происходит вагоне. Ненависти нет, только тупая обреченность.
Отталкивает руками куски стекла, ползет, ползет, превозмогая то, что рвет его изнутри. Запах пыли бьет в нос, и его снова начинает тошнить. Снова. И вот Виктор уже над ней, стирая сильно трясущимися руками кровь со своего лица. Разодранная куртка, грязные, покрытые пылью волосы. Но не кровью, не кровью...
Воздух словно гудит от криков людей, пытающихся выбраться из вагона, от воплей раненных и тех, кто ищет кого-то. Помощи нет, ее нет и ждать не стоит. Он не слышит ничего, кажется, заложило уши. Зовет ее, свою Ленку, которая никогда не была его, сам не слыша своего голоса и не надеясь даже, что она его услышит. Опускает руку на плече, несильно дергает:
- Лен..ка Ленаа, - имя получается не сразу, - Ленна...
Но в ответ — тишина.
Нет сил больше сдерживаться, из груди так и рвется жуткий вопль. Снова пытается позвать. Тишина. Поднимает глаза от нее, пытается найти взглядом хоть кого-то, кто способен помочь, но бесполезно. Чудовищно пахнет жженной резиной.
И тут она дернулась. Он наклонился к ней и скорее, быстрее попытался ее перевернулась. Кулемина охнула, Степнов видел, как ее губы болезненно скривились и как девушка поморщилась. На ее лице не было крови, зато куртка ее порядочно была присыпана стеклом:
- Лена, Лена, ты слышишь ? - он сам не слышит своего голоса, но что-то быстро говорит, пытаясь донести до нее, что он рядом, успокоить, - нас взорвали, похоже, но ты постольку держись, помощь уже рядом, близко.
Под руками, которыми он упирается о пол, чтобы не упасть, разбитое стекло. Она лишь кивает в ответ и пытается поймать его пальцы, но не может. Его глаза сами собой закрываются, но теперь в реальности держат ее пальцы. Он приваливается к стене, стараясь не уйти в то манящее небытие.
Они лежат на полу этого вагона долго, вместе с такими же несчастными, неспособными или не хотящими уйти отсюда. В воздухе стоит тошнотворный воздух, которым хоть как-то приходится дышать. Он не слышит ничего, не чувствует и почти не видит, лишь пальцы, ее пальцы, дают шанс оставаться здесь, не уходить, не уплывать из реальности.
И только страх, сковавший тело...
А помощь приходить лишь через пол часа. Он не помнит, как его грузили на носилки, не помнит, как его везли в больницы. Виктор все-таки поддался пугающему небытию.
**
Поезд под номером 3** взорвали террористы, подложив бомбу в один из вагонов. Взрывное устройство прогремело в третьем вагоне, погибшие и пострадавшие в основном получили травмы из-за осколков стекла и начинки бомбы, которая была не такой уж мощной, а так же взрывной волны. И экстренного торможения состава. Многих просто придавило.
Паника... Все запомнили бешеную панику на платформе, когда люди просто топтали друг друга, стремясь к выходу, сталкивали друг на пути услышав звук взрыва...
На следующий день некоторых у тех, кто выжил, вместе со слезами стали выходить мелкие осколки стекла из окон вагонов. Слезы из стекла. Стеклянные слезы. Слезы печали...
Событие приобрело огромный общественный резонанс.
Он лежал в больнице почти месяц, пытаясь восстановится. Со здоровьем-то все было более-менее в порядке, а вот с психикой... Ночью его преследовали кошмары, а в толпе Виктор совсем не мог находиться — снова закладывали ушли, начинало бешено стучаться сердце и он просто терял контроль над собой. Мужчина знал, что это просто панические атаки, которые теперь брюнет должен был терпеть всегда.
Он приходил к Кулеминой, получившей гораздо более серьезные травмы чем он, смотрел на ее милое, такое милое его сердцу лицо и понимал, что никогда не сможет сказать те заветные слова, которые хотел проговорить до того, как оказался в вагоне. Не сможет. Он не хочет, чтобы она знала, чувствовал Степнов, когда держал ее на руках в том вагоне. Она улыбается ему так мило, но в вместе с тем грустно. Она не забудет никогда. Он тоже. И в жутких кошмарах будет преследователь видения того, что она испытала. Он чувствует это...
Кулемина скоро уедет, и Виктор это знает, и встретятся ли они еще - большой вопрос. Сложно смотреть в глаза живому напоминанию о том, что ты так хочешь забыть. Лена ничего не узнает...
Он живет. Стеклянные слезы прекратились. Осталось равнодушие. И пара шрамов на лице. И вера в то,о что это когда-нибудь прекратиться. Вера, что что-то сделают для того, чтобы такое не повторилось. Он надеется на это. Чтобы никогда, никто не взрывал метро...
А с надеждой жить легче.
То был обычный город на юге России с самым обычным метро. Вот только в стены тоннеля на одной из станций надолго уже велись пятна крови...
Конец.

Толчком для написания этого фика послужил фильм "Метро"(2013). Автор не претендует на главных героев. Ничего из происходящего в фике не происходило в реальности. Идея фика не нова, и автор на нее так же не претендует. Никто из героев не имеет иных прототипов, кроме сериальных.
Очень советую посмотреть фильм "Метро", при условии, конечно, что вы обладаете крепкой нервной системой. Этот фильм покорил автора с первой минуты. Всех целую. Ваша Стрега.
Отдельное спасибо autmn.

Отредактировано Strega (19.03.2013 20:01:14)