Приветик, девчонки! Уф, как еже надоело прорываться сюда сквозь Танькин комп!

Постараюсь, но обещать ничего не могу

Ох, Сашк, прости склеротичку! С прошедшим тебя! Прошу прощения, что с таким опозданием... Всего-всего самого хорошего: любви, здоровья, удачи, уважения, благополучия... ну и т. д. по списку хороших пожеланий

Ну... это же самый цимус!
Девчонки, простите, что продку задержала - что-то с проверкой у меня застопорилось в этот раз Постараюсь больше так не делать!

Больница встретила меня относительной тишиной – посещения к моменту моего приезда уже закончились, пациенты скрылись в палатах и теперь по коридору иногда пробегали медсестры или врачи. Еще изредка некоторых докторов по громкой связи просили подойти в определенную палату или отделение. Облачившись в халат и бахилы, я узнал в регистратуре о кардиологе, который взял на себя ответственность за лечение Кулеминой, и расположении его кабинета в данном здании, после чего, поблагодарив дружелюбного вида женщину, направился на третий этаж.
Дверь с нужным номером и табличкой мне долго искать не пришлось, ибо она находилась прямо рядом с лестницей. Однако я был вынужден подождать самого доктора, которого в кабинете не оказалось, а чтобы беспокойство не травило мне душу, я подошел к большому информационному стенду и попытался сконцентрироваться на материале, представленном там. Впрочем, получалось у меня это неважно – как я ни старался убедить самого себя в том, что все, возможно, вовсе не так уж и страшно, нервы мои были на пределе, и если внешне я как всегда оставался спокоен, то в душе меня буквально лихорадило от неизвестности и опасений за жизнь Лены.  Благо долго стоять у этой стены с какой-то статьей про сердечно-сосудистые заболевания мне не пришлось – высокий, чуть седоватый мужчина в очках вышел из дверей отделения и, заметив меня рядом со своим кабинетом,  догадался, что дожидаюсь я именно его.
- Здравствуйте. Чем могу помочь? – вежливо осведомился он.
- Добрый вечер, доктор. Сегодня в Вашу больницу поступила девушка – Кулемина Елена. В регистратуре мне сказали, что ее будете вести Вы. Я бы хотел узнать о ее состоянии, - на одном дыхании выпалил я заготовленную фразу.
- Да, сегодня, около шести вечера, к нам действительно доставили такую пациентку, - кивнул медработник. - А Вы ей кто? – поинтересовался он по всем правилам.
- Мы с Леной очень хорошо знакомы. Вероятно, я единственный близкий ей человек в США, - проговорил я, заранее обдумав ответ на этот вопрос. Врач непонимающе нахмурился. – Лена родилась и выросла в России, а в Америку переехала сравнительно недавно. Она русская, как и я.
- А Вы, простите… - намекнул на то, что мне следует представиться, собеседник.
- Степнов Виктор Михайлович, - назвался я, чуть кивнув головой в знак уважения.
- Доктор Хьюз, к Вашим услугам, - наконец дал понять мне врач, что он готов пойти на контакт. – Девушка, о которой Вы спрашиваете, поступила к нам с острой болью за грудиной… - уже потянувшись рукой с ключом к замку своего кабинета, начал рассказывать медработник.
- Извините, что перебиваю, - негромко произнес я. Сведенья – это конечно очень хорошо, но своими глазами оценить состояние Кулеминой мне хотелось намного больше, да и, если честно, посмотреть на Лену мне было необходимо… не знаю, почему именно, но я ощущал острую потребность приблизиться к ней, почувствовать ее рядом. – А можно мне увидеть ее?
- Вы все равно не сможете с ней сейчас пообщаться, - серьезно посмотрел на меня кардиолог. – В данный момент пациентка спит под влиянием седативных препаратов.
- Мне не пообщаться… - сбивчиво стал отвечать я, опустив взгляд в пол. – Вернее, это не первостепенно. Я хочу ее увидеть. Можно?
- Пойдемте, - положил ключ обратно в карман доктор Хьюз и, открыв двери кардиологического отделения, вошел в него.
Я последовал за ним, стараясь не отставать ни на шаг. Через несколько секунд мы уже подошли к одной из палат, и в прямоугольное окно, расположенное возле двери, я увидел лежащую на кровати Лену. На сгибе ее руки был закреплен катетер, трубочка от которого тянулась к капельнице, рядом стоял кардиограф с большим дисплеем, по которому бегала шустрая полоска пульса. Рука сама собой надавила на дверь, после чего я вспомнил о находящемся рядом со мной враче.
- Можно? – спросил у него разрешения, прежде чем войти. Тот неопределенно пожал плечами, но в сторону палаты все же кивнул, как бы говоря «не вижу в этом смысла, но если Вам это нужно…»
Я несмело сделал шаг вперед и будто очутился в другом мире. Там, за дверьми, не было слышно ни писка кардиографа, не чувствовался запах лекарств, по крайней мере так явственно. Впрочем, все это интересовало меня сейчас куда меньше, чем лежащая на постели блондинка. Возле ее левого глаза, как я и предположил еще тогда, когда она приходила ко мне, был немаленьких размеров синяк, на куда более бледных, чем раньше, губах теперь хорошо просматривалась ссадина. Следы от пальцев на шее, если не знать о них, можно было бы уже и не заметить, но я о них помнил и видел их все также четко, как и раньше. Хотя, судя по гематомке на обнаженном плече девушки, а также многочисленных синяках, покрывающих ее руку, из-за капельницы не спрятанную под одеялом, этот недомерок-женоненавистник хорошо поиздевался над ней, прежде чем бросить в незнакомом городе почти за восемьсот миль от дома. А я даже не пожелал выслушать ее, не говоря уж о помощи…
Приблизившись к кровати, я вгляделся в бледное лицо бывшей ученицы. Стало не просто жалко эту девушку, а… даже не знаю… По сути дела, выходит, что этот ублюдок избил ее, причинив физическую боль, а я сделал то же самое с ее душой, что, в общем-то, вряд ли намного лучше. Почему-то очень захотелось обнять Ленку, успокоить, утешить ее. Наверное, только сейчас до меня стал доходить весь смысл слов Франсуа, суть его сегодняшней исповеди. Потерять  Лену для меня было бы самым страшным наказанием, самой жестокой карой, самым ужасным проклятием. И, черт, мне больно даже просто смотреть на нее, такую беспомощную, бледную, почти прозрачную, страшно за нее и непонятно, как мы могли все это допустить?
Медленно подняв руку, я осторожно коснулся темного пятнышка у глаза Кулеминой, затем еще более невесомо провел по трещинке на ее губе… В душе гулкими ударами подчас сердечному ритму разливалось раскаяние, ведь, возможно, пусти я Ленку в свой дом, расспроси ее о проблемах, окажи ей помощь, она не очутилась бы в больнице. Но нет, я не смог переступить через свою гордыню, через свое, слишком высокое самомнение.
- Сэр, - отвлек меня от мыслей и поглаживания девушки по голове врач. – Нам пора, - безапелляционным тоном сказал он.
- Все будет хорошо, - шепнул я Лене, ласково касаясь ладонью ее светлых, мягких волос. – Ты обязательно поправишься, - бережно провел большим пальцем по ее виску и, с сожалением понимая, что дольше мне здесь остаться не удастся, убрал руку от лица своей бывшей ученицы.
Еще раз взглянув на блондинку, я быстрым шагом покинул палату и проделал обратный путь до кабинета доктора Хьюза. Мужчина открыл дверь, и мы оба вошли в помещение. Расселись по местам, и только после этого кардиолог снова начал диалог на том месте, где мы и остановились перед посещением палаты Кулеминой.
- Так вот, как я уже говорил, когда мисс Кулемину привезли к нам, она жаловалась на интенсивную боль за грудиной. Но, учитывая состояние, в котором находилась пациентка, мы подключили специалистов из других отделений и провели дополнительный осмотр, в ходе которого выявили у нее помимо инфаркта миокарда сотрясение головного мозга и нашли трещину в ребре, - сообщал мне врач, а я чувствовал, как с каждым его словом все сильнее сжимаются мои кулаки. – По всей вероятности, это последствия избиения или, вернее, избиений, которым подвергалась мисс. Думаю, что  все эти синяки, ссадины и прочие травмы появились на теле пациентки где-то за сутки до ее поступления к нам, хотя есть и более давние, которые она получила, вероятно, несколько дней назад. По всей видимости, побоям она подвергалась систематически вплоть до последнего времени.
- Понятно, - процедил я сквозь зубы, чувствуя, что могу сорваться в любое мгновение, а это сейчас явно не пойдет на пользу ни Лене, ни мне самому.
- Простите сэр, - пристально посмотрел на меня кардиолог. – Я могу спросить, чем занимается мисс Кулемина? Каков род ее деятельности?
- В смысле? – пытаясь сохранить остатки самообладания, переспросил я. – Кем Ленка работает?
- Понимаете… - замялся врач. – Характер травм наводит на определенные мысли, да к тому же девушка поступила к нам в наркотическом опьянении.
- Я понял, о чем Вы пытаетесь сказать, - вздохнул я. – Нет, Лена не проститутка, - отвернувшись к стене, ответил я. – Возможно, она вела не самый правильный образ жизни, но то, что предположили Вы …
- Извините, - кивнул доктор Хьюз. – Просто такие инциденты не могут оставаться без внимания. Полиция заинтересуется случившимся, Вы должны понимать…
- Да, я понимаю, - согласился я. – Поговорите лучше с самой Леной на эту тему, - не знаю почему, вероятно из-за того, что данная тема являлась слишком личной и наверняка болезненной для Кулеминой, но я подумал, что она должна сама решить, что, как и кому она будет рассказывать, а, уже исходя из ее решения, я отвечу на все вопросы, интересующие органы правопорядка. – Вы сказали про наркотики… Так это была передозировка, получается? – направил я беседу в прежнее русло.
- Не совсем. Как я уже говорил, доставили девушку к нам в состоянии наркотического опьянения, проще говоря, под кайфом. Не могу сказать, что была совсем неадекватна, но то, что употребляла перед попаданием к нам, это точно.
- Кокаин, - процедил я название ненавистного наркотика.
- Скорее всего, - кивнул кардиолог, соглашаясь с моей версией. – Отсюда и инфаркт. Хотя с ее-то сердечными проблемами…
- Какими сердечными проблемами? – теперь уже нахмурился я. – У Ленки всегда с сердцем было все нормально!
- Да Господь с Вами! – усмехнулся доктор Хьюз. – У нее сердечко совсем слабенькое, причем посадила она его не за год и не за два… Эта проблема у нее, скорее всего, довольно давно, хотя и не врожденная. Ей бы у врачей постоянно наблюдаться да не перегружать себя лишний раз, а она за наркотики схватилась.
- Сейчас угрозы для ее жизни нет? – абсолютно ничего не понимая, все же кое-как спросил я, взяв себя в руки.
- Пока небольшая опасность остановки сердца сохраняется, - тут же стал серьезным врач, а я почувствовал, будто внутри меня что-то оторвалось и упало вниз. – Но я не думаю, что это может случиться. Мисс находится под постоянным присмотром наших сотрудников, хотя мы итак уже сделали все возможное, чтобы это предотвратить. Пришлось вон даже ей капельницу с седативным препаратом поставить…
- Зачем? – спросил я, не сильно разбирающийся в вопросах медицины.
- Девушка отказывалась подчиняться нашим предписаниям. Как только ей стало немного легче, она принялась вырываться, пыталась встать с кровати, стремилась убежать, а потом вообще плакать начала и просить, чтобы мы ее отпустили, - продолжал свое повествование мужчина, а я все больше удивлялся неразумному поведению бывшей ученицы. – А после инфаркта прыгать, бегать, да и вообще напрягаться категорически запрещено. Ка-те-го-ри-чес-ки! – по слогам произнес кардиолог. – Вы понимаете? – В ответ ему я лишь кивнул. – В целях предотвращения развития рецидива мы приняли решение поставить мисс Кулеминой капельницу с седативным раствором.
Я промолчал, не зная, что еще могу сказать. Мысли в голове словно смешались в вязкую кашу, из которой никак нельзя было извлечь одну, чтобы обдумать ее как следует.
- И еще… не знаю, возможно, не стоило Вам это сообщать, сэр, но помимо избиения девушка подверглась еще и сексуальному насилию, - окончательно добил меня кардиолог. – Специалисты из другого отделения наложили ей несколько внутренних швов, приняли все необходимые меры. Сейчас пациентке нужен покой как в физическом плане, так и в эмоциональном.
- Скотина, - прорычал я на русском, едва сдерживаясь от того, чтобы шарахнуть кулаком по столу. – Прошу прощения, - заметив на себе непонимающий взгляд Хьюза, извинился я. – Просто Лена… Она очень дорогой мне человек. Она буквально выросла у меня на глазах… да и вообще, она очень много для меня значит… Поэтому мне тяжело слышать все это.
- Понимаю, - поджал кардиолог губы. – Но, думаю, что лучше знать, чем быть в неведении.
- Да, здесь Вы правы, - ответил я, искренне благодарный этому мужчине за то, что он не стал скрывать от меня правду.
- Поэтому я и принял решение сообщить Вам, - поднялся доктор со стула.
- Спасибо, - произнес я, чувствуя, как от понимания того, что этот недомерок Вадим, а в том, что это был именно он, я не сомневался, сделал с Леной, мне хочется собственноручно разорвать его на части. И если бы он в данный момент попался мне на глаза, не исключаю, что именно так я бы и сделал.
Однако кое-как мне все же удалось взять эмоции под контроль и начать рассуждать трезво и здраво. Достав из кармана визитницу, а оттуда уже небольшой листочек, я положил его на стол и приблизил к доктору Хьюзу.
- Пожалуйста, держите меня в курсе ее состояния, - попросил я. Кардиолог, взяв визитку, мельком взглянул на информацию, напечатанную на ней, и кивнул. – И еще, можно Вас попросить… Вы не могли бы дать мне мобильный телефон Лены, чтобы я поискал среди ее контактов родственников?
- Мы уже пытались это сделать, но там половина записей не на нашем языке, - нахмурился врач.
- Не на Вашем, зато на моем, - приподнял я уголок губ в ухмылке. – У Лены там наверняка куча всего на русском. Позвольте мне глянуть, может там есть телефоны родственников или близких друзей.
- Хорошо, пойдемте, - сдался доктор Хьюз, и уже через несколько минут мы стояли рядом с сестрой-хозяйкой, которая, найдя опись вещей Кулеминой, достала из определенной ячейки смартфон девушки и вложила его в мою протянутую руку. На мое счастье, техника работала. Больше всего я боялся, что телефон будет разряжен, ведь отдать мне его никто не отдаст, а значит посмотреть то, что мне нужно, я не смогу.
Конечно, родственников среди контактов Лены я искать не собирался, зная, что с родителями она разругалась. Скажу даже больше, это был спланированный буквально за несколько секунд и в какой-то мере эгоистичный ход. Впрочем, как бы там ни было, а информация, которую я хотел узнать, была важна мне, прежде всего, для того, чтобы, наконец, разобраться во всем, расставить все по своим местам и, исходя из этого, попытаться помочь своей бывшей ученице, а также,  возможно, понять мотивы ее поступков, ее отношение к собственной жизни и цели. А для этого из списка людей, забитых в смартфон, мне нужен был номер одного-единственного человека. И очень скоро я уже создавал новый контакт в своем мобильнике, набирая нужные цифры.

Привет, девчонки!  Очень благодарна вам за поддержку Спасибо за плюсики, а Инне и Саше - за комментарии Я это ценю. Ловите свежачок...

Я долго не решался позвонить тому человеку, номер которого нагло спер из телефона Кулеминой. Очень долго. Вначале, наверное, около часа, я бесцельно колесил по городу, пытаясь хоть немного привести в порядок мысли, чувства и эмоции. Получалось, честно сказать, паршиво – мало того, что событий, произошедших сегодня, оказалось чересчур много на один день, так еще я ощущал себя каким-то опустошенным, словно у меня отняли что-то такое важное, о наличии чего я даже и не подозревал, но теперь, лишившись этого, понял его значимость. Впрочем, все это ерунда. Наверное, самым правильным было признаться в том, что я был растерян, и, несмотря на то, что в целом алгоритм дальнейших действий представлял себе довольно четко, понятия не имел, как можно совместить сухой расчет с тем комом из чувств, мыслей и невысказанных слов, что образовался в моем сознании. В итоге домой я вернулся почти в одиннадцать часов вечера и первым делом отзвонился Франсуа, дабы предупредить его о том, что на неизвестный промежуток времени руководство фирмой ему снова придется взять на себя. Естественно, помощник, промывший мне сегодня мозги, не мог не спросить о Лене. Я поведал ему лишь общие факты, не углубляясь в детали, – сказал, что она в больнице с инфарктом, и что пока угроза ее жизни сохраняется. Знал, что собеседник интересуется не из праздного любопытства, но все равно его ответ прозвучал для меня несколько неожиданно.
- О фирме забудь! – серьезно и даже как-то в приказном тоне сказал Франсуа. – Слышишь меня? Нет у тебя бизнеса, поэтому и проблем в нем тоже нет. Сейчас у тебя одна проблема, и я очень надеюсь, что она разрешится благополучно.
Наверное, настолько благодарен своему помощнику я еще никогда не был. Не сказав ни одной заезженной фразы, он поддержал меня так, как не смог бы сейчас никто. И дело вовсе не в том, что Франсуа взял на себя все заботы о компании, нет… Я буквально на каком-то душевном уровне чувствовал искреннее сопереживание этого человека и знал, что, окажись мне нужной его поддержка или совет, он не откажет.
Однако время упорно бежало вперед, а я так и ходил по особняку с мобильником в руке. Пытался настроиться на несомненно тяжелый разговор, но выходило у меня это из рук вон плохо. В определенный момент память начала в буквальном смысле закидывать меня воспоминаниями о моем визите в больницу. Сначала в голове зазвучали отрывистые слова доктора Хьюза: «боль за грудиной», «инфаркт», «сотрясение», «избиение», «изнасилование»…
Не могу сказать, что последнее меня поразило, но… Черт возьми, как же хреново становилось от понимания того, в каком состоянии приходила ко мне Лена. Если она решилась на визит в мой дом после того, как я буквально вышвырнул ее за порог, то, скорее всего, ей действительно больше некому было довериться, не у кого попросить помощи, и она до последнего надеялась на то, что я не оставлю ее в беде. Кто знает, возможно, для того, чтобы добраться до моей обители, Лена потратила все те немногие силы, что у нее еще оставались после всего, что она пережила, а я так беспощадно оттолкнул ее, да еще и унизил, практически смешав с грязью ее чувства. Чувства…
А были ли они на самом деле? Не знаю, врала ли эта девушка, когда признавалась мне в любви. Разум кричит мне, что для нее подобная ложь ничего бы не стоила, и эта блондиночка вполне могла соврать, дабы получить свое, а сердце… Сердце, не вступая в дебаты с разумом, не пытаясь его переорать, в промежутках между воплями рассудка тихо, но, твердо стоя на своем, шепчет: «Нет, она не врет! Ты сохранил свою любовь к ней, несмотря на долгие восемь лет… Так почему же ты думаешь, что она не могла сделать то же самое? Только потому что до тебя у нее были другие партнеры? Так ведь и ты эти восемь лет пояс верности не носил!»
С каждым мгновением непонимание от того, как и главное зачем я так обошелся с Ленкой, нарастало, давя на меня грузом сожаления за свой поступок, за ее слезы, за ее боль.  Наверное, слово «раскаянье» было бы слишком ничтожным для того, чтобы выразить все то, что я ощущал, вспоминая мокрые дорожки, оставленные горькими слезами Лены на ее бледных щеках, ее хриплый, дрожащий голос, ее взгляд, который я не увидел, а скорее почувствовал, даже несмотря на то, что глаза ее были скрыты за темными очками. Впервые за восемь лет я поймал себя на мысли, что обращаюсь к Богу с просьбой помочь ей выкарабкаться! До этого я, как бы тяжело ни приходилось, не вспоминал о всевышнем, а сейчас… Сейчас готов был целый день безотрывно молиться Ему, лишь бы Он сохранил ей жизнь.
И как я только мог не заметить, насколько паршиво было моей бывшей ученице, когда она пришла ко мне и, стоя возле ворот, просила о помощи? Ведь она говорила, что ей плохо… Восемь лет назад я бы сразу понял, что с ней что-то не так. Понял бы даже без слов, просто почувствовал бы, уловил бы в интонации голоса, что уж там говорить о слезах… За годы, проведенные в США, я, похоже, приобрел деловую хватку и научился умению насквозь видеть своих партнеров по бизнесу, но совсем потерял способность чувствовать боль близких мне людей. Этакий договор с собственными принципами, совестью, моралью. Только вот сейчас, вспоминая, как Кулемина умоляла меня не отворачиваться от нее, а я, возомнив себя великим судьей, решил, что вправе ранить ее душу и указывать на место в жизни, уже не считал эту своеобразную сделку равноценной. Ей срочно нужен был врач, я должен был вызвать скорую, а вместо этого… Черт! Я обязательно поговорю с ней, постараюсь объяснить. Не желаю даже и мысли допускать о том, что этого разговора может не состояться! Нужно будет подобрать какие-то слова… Н-да, слова… Для того, чтобы унизить ее, слова нашлись быстро, вот только не думаю, что фразы для оправдания самого же себя отыщутся так же легко.
Размышления о Ленке породили наплыв воспоминаний о наших встречах. Страсть, нетерпеливость, грубость, пошлость… Но ведь среди всего этого порой находилось место и нежности, и чуткости, и теплоте, и ласкам. Нет, не тем, которые обычно разжигают в телах желание, а тем, которые призваны успокаивать, радовать, утешать и услаждать. Мы любили друг друга, скрываясь за ширмой развязного секса, вульгарного влечения и низменных инстинктов. Хотя по сути Ленка и не была грубой: доступной, порочной, безнравственной, но только не грубой. Она просто подчинялась мне, а я использовал это, даже не пытаясь вникнуть в саму суть происходящего и, может быть, найти всему этому подобающее объяснение.
Почему-то хорошо вспоминались моменты после нашей близости: то, как Лена прижималась ко мне, как некоторое время лежала с закрытыми глазами и еле заметной улыбкой на губах, как смотрела на меня, когда поднимала веки.
Злость на самого себя вмиг подчинила себе все мое существо, и я, хорошенько замахнувшись ногой, с силой вдарил по стеклянному журнальному столику, который мгновенно разлетелся на сотни осколков. Стало легче, но не намного… Память-предательница будто специально подбрасывала все новые и новые кадры, да еще и вполне избирательно: вначале показывала мне Кулемину в то время, когда мы только встретились в Нью-Йорке, а затем – ее же в последнюю нашу встречу. Черт подери, а ведь часть вины за ее состояние лежит на мне. Если бы мы случайно не столкнулись бы здесь, она продолжала бы преспокойно жить себе со своим недомерком. А я подлил масла в огонь причем специально, особенно когда не разбудил ее, заснувшую в моей постели.
Хотя что уж там говорить о ее состоянии? Как ни крути, а хоть и отчасти, но я виноват во всем, что предшествовало последним событиям, да и в нынешнем образе жизни Лены… Ведь, если уж говорить честно, отбросив всякую напыщенность, она вполне справедливо обвиняла меня тогда, на утро, собираясь к своему Вадиму. Оставляя ее, я убедил себя в том, что Лена – сильная, рассудительная, спокойная девушка, не нуждающаяся в постоянной опеке и не склонная к безрассудным поступкам. Девушка, способная трезво оценить ситуацию и разрешить ее. Думал, что история с боями, с похищением Липатовых и прочие неурядицы, через которые ей пришлось пройти, сделали ее взрослее, чем она была на самом деле, дали некоторый опыт, необходимый для того, чтобы впредь беречь себя от подобных глупостей. Похоже, что я создал для себя образ и поверил в него, подсознательно ища в этом самоуспокоение и прощение за свой побег. А на самом деле я просто бросил семнадцатилетнюю девчонку, не сильно нагружая себя мыслями о том, что, возможно, она нуждается во мне не только как в любимом человеке, но и как в том, кто сможет защитить ее, взять на себя ответственность за ее жизнь, судьбу, будущее, как в том, с кем она просто-напросто может почувствовать себя слабой. Да, у нее был дед, да, у нее были подруги, но это все не то… Я разрушил все то, во что эта девочка только-только начинала верить, то светлое чувство, которое зарождалось в ней. Я исковеркал ее душу, махнул рукой на ее желания, стремления, веру, я лишил ее опоры, поддержки. И, пожалуй, хватит врать себе, что я уехал лишь из благих побуждений по отношению к ней. Я испугался… Как трусливый пес унес свою задницу подальше, боясь того, что все испорчу. Нужен был разговор… Всего один разговор решил бы все наши проблемы, но я к нему не был готов! Не был уверен, что она поймет меня, воспримет мои слова всерьез. Опасался, что скорее она убедит меня в своей правоте, и тогда, поддавшись искушению, я наломаю дров, и отношения наши закончатся, так и не начавшись, оставив за собой лишь шлейф проблем и сожалений.
Думать можно было еще долго, но, взглянув на часы, я понял, что пора бы уже все-таки решиться на звонок. Циферблат показывал полпервого ночи, но в Москве, как известно, время бежит на девять часов вперед по сравнению с Нью-Йорком. Рассчитав все в голове, я кивнул сам себе, нашел нужный контакт и кликнул по изображенной на сенсорном экране трубке. Гудок, второй, третий… Сердце от волнения с каждым протяжным звуком начинало стучать все чаще. Наконец, гудки прекратились, и невидимый собеседник до боли знакомым голосом недовольно произнес:
- Алле!
- Алле, - ответил я. Все продуманные слова мигом куда-то разбежались, и единственное, что я смог сказать, было имя моего давнего коллеги. – Игорь?
- Да. А я с кем говорю? – осведомился друг, видимо, не узнав меня.
- Кто бы это там ни был… - неожиданно послышался приглушенный сонный женский голос, который я не спутал бы ни с одним другим. Его обладательницей явно была Софья. -  Скажи ему, что он – бессовестный человек! Звонить в полдесятого утра в воскресенье – это же издевательство! – возмущалась Денисова. Хотя если верить Ленкиным словам о женитьбе этой парочки, то уже Рассказова.
- Игорек, это же я, Степнов Витька, - напомнил я другу, однако радостных восклицаний, увы, не услышал. Историк будто переваривал мои слова, зато на заднем плане снова заговорила Софья.
- Игореш, я пойду в душ. Присмотри за карапузами!
- Хорошо, - буркнул ей Рассказов, а вот я ответа так и не получил. Впрочем, возмущаться его отсутствием я тоже пока не мог – в голове как заезженная пластинка крутилась последняя фраза химички. Словно в подтверждение ее слов, друг неожиданно издал сдавленный звук и достаточно строго пробормотал: - Маша, сколько раз я говорил  тебе, что нельзя так прыгать?
- Ну па-а-ап, - раздался протяжный детский голосок. – Доблое утло!
- Доброе! Мась, глянь, Никитка там проснулся? – попросил Игорек дочку, а я буквально на несколько секунд впал в ступор от понимания того, что у друга уже двое детей. Двое наверняка замечательных ребятишек: дочка и сын. Было даже не то что обидно, а в какой-то степени больно от понимания очень простых вещей: если бы я не уехал восемь лет назад, не бросил Ленку, у нас с ней, возможно, тоже уже могла бы быть семья и детки. Создается такое ощущение, что я и только я виноват во всем, что происходит сейчас.
- Плоснулся! – ответила девочка своим звонким голосочком, выводя меня из оцепенения.
- Ну-ка иди сюда, богатырь! – с явной улыбкой произнес Рассказов, а я лишь сжал зубы, радуясь, что друг не видит моей завистливой рожи в данный момент. – Полежи немного с папой.
- Игорь, ты про меня не забыл? – напомнил я о себе, понимая, что ждать молча могу еще очень долго.
- Ах да, прошу прощения, - спохватился мой друг. Я уже с облегчением вздохнул, готовясь к дальнейшему разговору, как вдруг получил сухое, как хлесткая пощечина: - извините, но я не знаю никаких Викторов, тем более Степновых. И знать, кстати, не хочу!
После этих слов в трубке раздались короткие гудки, которые, впрочем, довольно быстро пропали. Я недоуменно уставился на смартфон, информирующий меня о завершении вызова. Он положил трубку! Игорь положил трубку, не став меня слушать! Нет, я, конечно, понимаю, что он обижен, но, черт подери, это важно, прежде всего, не для меня – на кону стоит жизнь, счастье, здоровье Лены, и, если потребуется, я в буквальном смысле выпытаю у Рассказова всю нужную мне информацию.

Всем приветик! Благодарю за плюсики, а Инне огромное спасибо за комментарий!   Тем более такой большой Вот новая продочка...

Найдя в памяти смартфона уже набранный номер, я принялся вновь звонить другу, однако тот явно не желал со мной разговаривать. Первый раз он просто не взял трубку, а все мои последующие вызовы беспощадно сбрасывались, стоило только гудкам появиться в моем телефоне. Упрямый, да… но и меня уступчивым назвать нельзя. Я продолжал звонить на этот чертов номер, пытаясь намекнуть другу на то, что покоя ему не будет. У меня в голове уже был четко сформирован план действий: если Игорь сейчас выключит мобильник, я позвоню детективу и попрошу его найти мне домашний номер этого несговорчивого историка, а заодно и номер мобильного Софьи. Но это будет запасной вариант, и использую я его лишь в самом крайнем случае. Однако Чарли Бруксу не суждено было получить сегодня еще один гонорар за свою деятельность, ибо друг все-таки решил принять вызов.
- Я, кажется, объяснил, что…
- Рассказов, прекрати придуриваться! – буквально прорычал я, прервав его недовольную речь. – Мне надо с тобой поговорить!
- Правда что ли? – наигранно удивился мой собеседник.
- Правда. Послушай, я…
- Восемь лет назад, когда уезжал, ты даже не подумал о том, чтобы поговорить со мной, - саркастическим тоном заметил Игорь. – А теперь тебе это внезапно понадобилось? Знаешь, друг, - едко выделил это слово историк, - теперь разговаривать с тобой не хочу я.
- Придется, - процедил я, давая ему понять, что не отступлюсь от своей цели. – Потому что для меня это очень важно! Да и не только…
- Для меня тоже было важно, куда пропал мой друг! – воскликнул спокойный до этого собеседник. – Очень важно, Вить! Но ты не посчитал это достойным твоего внимания. Или я вру?
- Я так понимаю, - тяжело вздохнул я, осознавая, что конструктивного диалога у нас пока не получается, - что ты хочешь, чтобы я извинился? Ладно, мне не сложно: Игорь, прости, что тогда я уехал и никого не предупредил. Прости, что не звонил и потом, когда у меня все уже относительно пришло в норму. Я поступил эгоистично, признаю,-  чувствуя злость не то на бывшего коллегу, не то на самого себя за то, что сейчас, спустя восемь лет, был вынужден, наконец, озвучить все это, проговорил я в трубку. - Доволен?
- Честно? Да пофигу мне на все твои слова, Вить, - невозмутимо ответил Рассказов, чем взбесил меня еще больше. – Мне на самом деле наср… - запнулся историк, по-видимому, спохватившись, что рядом с ним находятся дети, - параллельно, что такого там у тебя случилось, что ты вдруг вспомнил тех, о ком восемь лет назад даже не задумался.
- Слушай, что ты мне тут изображаешь из себя святошу непорочного? – сквозь зубы процедил я, уже плохо контролируя свои эмоции. – Я хотя бы не трахал свою ученицу и не оставлял ее на произвол судьбы, вернувшись к своей пассии как ни в чем не бывало!
В трубке воцарилась тишина. Не знаю, каким образом из меня вырвались последние фразы, ведь я совершенно не хотел переходить в нападение. Хотя может оно и к лучшему? Игорек вон вроде задумался, а это уже хорошо. Возможно, мы все-таки сможем найти точки соприкосновения и поговорить. Я ведь знаю, что Рассказову, несмотря на все, что произошло, не безразлична судьба Ленки. Ну, по крайней мере, я на это надеюсь. А теперь, когда карты раскрыты, и Игорь понимает, что мне тоже есть, в чем его обвинить, велика вероятность того, что он поумерит свой пыл.
- Мась, последи за Никиткой, ладно? – немного более бесцветным, чем раньше, голосом попросил друг свою дочку. – Если что, кричи – я рядом.
- Холосо! – ответила девочка, и еще несколько секунд историка не было слышно.
- Ты видел Лену? – наконец, спросил он, видимо, отойдя на безопасное от детей расстояние. – Где? Когда?
- Ну, встретились мы первый раз за эти восемь лет недели полторы назад, - припомнил я, лишний раз убеждаясь в том, что Игорь волнуется за бывшую ученицу. – Встретились тут, в Нью-Йорке.
- М-м-м… - многозначительно протянул друг. – Вот, куда тебя занесло. Впрочем, это не важно… Как там Ленка?
- Плохо, - резко ответил я, невольно воскрешая в памяти все события сегодняшнего дня и от собственного бессилия все так же злясь на недружелюбие собеседника. – У нее инфаркт миокарда. Врачи еще полностью не исключают остановку сердца, - произнес я, а сам, хоть эта информация и была для меня далеко не новой, ощутил пульсирующую боль в висках, острым чувством страха отдающую в каждую клетку моего тела.
И снова тишина. Я ждал, пока Рассказов скажет хоть что-нибудь, хоть как-нибудь обозначит свою реакцию, но этого не было. И, сколько я ни думал, так и не смог понять: то ли он находится в глубоком шоке и не может ничего сказать, то ли говорить ему попросту нечего. Когда молчание начало конкретно давить на уши, я не выдержал…
- Ну чего ты молчишь? – негромко произнес в смартфон, глядя на поблескивающие на свету осколки разбитого столика, украшающие пол. – Хотя меня тоже эта новость до глубины души потрясла.
- Да нет, - хмыкнул историк, - я как раз таки знал, что это может случиться, но не думал, что Ленка себя так быстро до этого доведет. Надеялся все же, что она за ум возьмется, перешагнет через все, поймет, что жизнь продолжается, и начнет заботиться о своем здоровье. Глупо, конечно, было на это рассчитывать, ведь она никого никогда не слушала… кроме тебя, - будто нарочно подлил Игорь масло в огонь, коим сейчас являлась моя совесть. – Ну, деда иногда, но он не знал ни о чем… да и, по сути, она слушать не слушала его… просто вид делала, а сама по-своему все…
- Подожди, объясни мне все по порядку! – буквально потребовал я, понимая, что за логикой рассуждений Игоря мне попросту не уследить. – Я ни черта не могу разобраться, у меня скоро мозг вскипит! Как могло так получиться, что у нее в ее двадцать пять уже такие проблемы?
- По порядку? Хорошо. Тогда начнем с нашей любимой темы – твой отъезд, - со смаком произнес Рассказов, будто разговоры об этом ему и вправду нравились. – Знаешь, а она ведь поначалу неплохо держалась. Мы даже удивлялись…
- Кто это «мы»? – нахмурился я, пытаясь понять, о ком говорит друг.
- Я, Ранетки, дед Лены… Она, конечно, всегда была девочкой сильной, волевой, но в этот раз, думали, что сломается, - вспоминал Игорь события восьмилетней давности. – В принципе, только насчет времени ошиблись, полагали, что все сразу случится, а она с месяц выдержала все-таки… - проговорил мой собеседник, а затем на несколько секунд замолчал, и я уже было хотел задать один из интересующих меня вопросов, но Игорь, по-видимому, собравшись с мыслями, продолжил, - она ждала тебя. К двери подбегала как собачонка, едва звонок слышала, к телефону бросалась… Все думала, что это ты. Надеялась… В окно часами могла смотреть… - приглушенно говорил Игорь, а мне с каждым его словом становилось все поганее, словно бы меня затягивало в болото, выбраться из которого было практически невозможно. – Внешне Лена старалась держаться, но, как я понял позже, все это было маской. Родителей рядом с ней не было, просить помощи она не умела, доверялась полностью только тебе, а когда ты скрылся в неизвестном направлении, она осталась одна с непонятными ей самой чувствами. Знаешь, тогда я впервые увидел ее слезы. Вначале она пыталась не показывать их, а потом не выдержала видимо… Хотя я итак прекрасно знал, что она каждую ночь рыдает в подушку, а потом пытается сделать вид, что все в порядке. С девчонками стала ссориться – вначале так, по мелочам, а потом серьезно. Они не могли понять ее, пытались растормошить, хотели вернуть ее прежнюю, только это было невозможно, а у них было еще слишком мало жизненного опыта, чтобы смириться с этим, принять это и полюбить Лену такую, какой она стала. В итоге к концу одиннадцатого класса из подруг у Лены осталась только Новикова, да и то дружбы прежней между ними уже не было.
- Лена мне говорила, что ты поддерживал ее… - пытаясь осмыслить сказанное Игорем, аккуратно вставил я короткую фразу.
- Толку от этой поддержки… - вздохнул историк. - А ведь Ленка тебя даже искать пробовала, правда так ничего и не добилась. Наверное, именно тогда, когда она уже поняла, что не сможет тебя найти, не сумеет именно у тебя выяснить причины отъезда, спортсменка твоя и потеряла ко всему интерес.
- Наркотиками она тогда баловаться начала? – спросил я, делая выводы из слов историка.
- Нет, - без какого бы то ни было удивления, ответил тот. – Наркотики вошли в ее жизнь значительно позже, когда Петру Никаноровичу стало совсем плохо, - с грустью в голосе произнес Рассказов.
- А Ленка говорила, что вы с ней после школы почти не виделись, - задумчиво произнес я, вспоминая диалог с бывшей ученицей. – Впрочем, оно и понятно, - не удержавшись, добавил я едким тоном.
- Да, мы если и пересекались, то совершенно случайно. И общение наше в такие моменты сводилось лишь к приветствию и каким-то ничего не значащим фразам, - подтвердил друг. – А про наркотики я от Леры узнал. Она с Леной общалась почти до самого ее отъезда.
- Ясно.
- Знаешь, Вить, ты, видимо, до сих пор не можешь понять, что Лена не просто любила тебя… Ты был ей самым близким другом, ты ее семьей был, - не то с простым холодом, не то с укором промолвил Игорь. – Не знаю, возможно, она бы с трудом, но пережила то, что ты бросил ее, даже не подумав о том, каково ей будет, хотя вряд ли… Но тут еще и деду опять плохо стало, - рассказывал мой бывший коллега, а я подошел к окну и посмотрел вдаль, пытаясь хоть как-то успокоить бурю эмоций в душе. – С родителями отношения тоже портиться начали. Лена всегда пыталась их понять, Вить, прощала, а вот после твоего отъезда… Она изменилась. Стала… циничнее что ли, ожесточилась. Мне кажется, что она смогла простить тебя – не поняла, почему ты так с ней поступил, не пережила этого, но смогла простить, только на других сил прощать не осталось. Все ушло на тебя. В итоге она перестала оправдывать родителей тем, что они занимаются нужным, благородным делом, перестала мириться с этим. Они были ей необходимы рядом, а их не было, - по звяканью, раздавшемуся  на заднем фоне, я понял, что Рассказов, по всей вероятности, находится на кухне. – К тому же у Лены начались проблемы со здоровьем, - в голосе собеседника стали отчетливо слышны нотки сожаления. - У нее сердечко резко шалить начало. Ей первый раз плохо стало на моем уроке… как сейчас помню… Не знаю почему, но отпустить домой я ее не решился, а потом ей буквально за какие-то минуты еще больше поплохело, и тогда уже я скорую вызвал. Ее в больницу отвезли, сказали потом, что проблемы с сердечно-сосудистой системой.
- Да откуда они взялись-то? – снова взорвался я, задав наиболее интересующий меня вопрос. – Никогда никаких проблем у нее не было! Тем более с сердцем!
- Врачи сказали, что тому несколько причин, и первая из них – сильный стресс, потрясение, - стал пояснять Рассказов. – Для нее те чувства, которые она к тебе испытывала, были совсем не детской влюбленностью, Вить. Она верила тебе, думала, что как бы вы ни ругались, какие бы размолвки между вами ни были, ты всегда поддержишь ее, не оставишь ее в опасности, позаботишься и о ней, и о Петре Никаноровиче, а ты предал все это. Ну да что теперь… Если ты сам этого не понимаешь, то какого черта мне распинаться? – на выдохе усмехнулся Игорь и, не дав мне вставить и слова, продолжил: -  во-вторых, курить Ленка стала как паровоз, - сказал друг, а я внимательно вслушивался в каждое произнесенное им слово. – Будто нагоняла все то, что упустила в переходном возрасте. Хотя это не было ребячеством… Просто ей нужно было чем-то заполнить пустоту, заглушить боль, и она делала это, как могла. Я ее даже винить за это не хочу. К тому же врачи говорили, что нельзя сбрасывать со счетов наследственность, Вить. Только наследственность это все ерунда! - Послышался стук, будто на том конце нарочито громко поставили чашку на стол. – Просто ее сердечко не выдержало, и все. Ты ведь не знаешь, что тут было, не видел того, что с ней происходило…
- А что с ней происходило? – с некоторой опаской все же спросил я.
- Лучше тебе этого и не знать, - сухо ответил собеседник. – Все равно уже ничего не исправить. Одно могу сказать тебе точно – ты, сам не желая того, всю жизнь ей исковеркал. Я не говорю, что я безгрешный… Не знаю, поверишь или нет, но я до сих пор корю себя за то, что случилось. Но я старался… честно старался поддержать ее, и если бы не произошло того, что произошло на злосчастном выпускном, я уверен, мы с Леной общались бы до сих пор.
- То есть поимел и из-за чувства стыда поддерживать больше не смог, - ухмыльнулся я, снова представив себе Кулемину в объятиях друга. Когда-то лучшего друга. – Замечательная логика, браво!
- Любить и вычеркнуть из своей жизни как случайную ошибку, на мой взгляд, еще лучше, - серьезным тоном, без какого-либо сарказма в голосе, парировал Рассказов. – К тому же… черт, не знаю, почему я перед тобой оправдываюсь, но… У меня Софья тогда Маськой забеременела. Я побоялся… Ты, я думаю, сам должен понимать, какие мысли ей могли прийти в голову, узнай она о том, что я к Ленке хожу и провожу с ней немало времени.
- Понимаю, - буркнул я, ставя себя на место друга и действительно прекрасно осознавая мотивы его поведения.
- С легким паром! – с улыбкой сказал Игорь своей жене и, получив от нее благодарность, быстро зашептал в телефон: - все, Вить, я больше говорить не могу. У меня к тебе лишь одна просьба: держи меня в курсе, ладно? Только не смсками. Мне правда не все равно.
- Хорошо, - согласился я, после чего услышал в трубке короткое «спасибо» и столь же короткие гудки, а в мою память ворвалась всего одна фраза, сказанная мной в прошлом: «я всегда буду рядом»…
Чувство вины усилилось раз в двадцать, совесть заставляла забывать все уроки по самоконтролю, когда-то преподанные мне Смитом и, частично, Франсуа. Я был уверен, что Игорь не понял, какого результата добился своим рассказом и просто высказыванием своего мнения, но если именно это было его целью, то у него вышло просто отменно… Впрочем, если уж говорить о целях, то и я достиг своей – хоть и не слишком подробно, но все же узнал о прошлом Лены, о причинах возникновения ее проблем со здоровьем. Теперь я хоть что-то внятное могу сказать доктору Хьюзу – возможно, эти не сильно значимые данные как-то помогут в лечении. А вообще неплохо было бы запросить из России любые медицинские документы, касающиеся Ленки и ее болезни. Да, это точно было бы не лишним.

Всем приветики Девчонки, спасибо большое за вашу громадную поддержку в виде плюсиков и комментариев Мне очень приятно, что вы уделяете внимание моему произведению и находите слова, чтобы выразить свое мнение Ловите новую продку... Если usb-модем не подведет, то вскоре выложу следующую, уже из пансионата

Полицейские вышли из палаты, а я повернулся обратно к своей бывшей ученице. Она снова лежала с прикрытыми глазами и, по-видимому, пыталась вернуть себе спокойствие. Воспользовавшись ситуацией, я начал внимательно всматриваться в болезненное лицо девушки: синяки за счет бледности выделялись еще сильнее, разбитая губа явно чуть припухла, а вот тело блондинки сегодня все было спрятано под простынкой, так что увидеть побои на руках и прочих участках было невозможно. И если когда-то давно, в нашей прошлой жизни, после истории с боями, я мог хоть как-то помочь ей, утешить, уменьшить ее страдания, элементарно перевязать ее ушибы, то сейчас все было совершенно иначе, и, по сути, я понятия не имел, как сделать так, чтобы Лене стало хоть немного полегче.
- Ты расскажешь им про Вадима? – спросил я, нарушая повисшую в воздухе тишину. – Ведь это сделал он, я знаю, мне ты можешь не врать, - едва ощутимо провел я ладонью по спрятанному под простынкой плечу девушки. – Лена…
- Я хочу остаться одна, - не открывая глаз, прошептала Кулемина. – Уйди, пожалуйста…
- Не хочешь со мной разговаривать? Понимаю… - подавил я тяжелый вздох и, еще раз нежно погладив бывшую ученицу по светлым шелковистым волосам, отошел на шаг назад. – Я еще приду, Лен. И… прости меня за все, если сможешь. Я потом по-нормальному за все перед тобой извинюсь, когда тебе уже полегче будет. А пока я просто хочу, чтобы ты знала: я очень сожалею о том, как вел себя по отношению к тебе. Поверь, я…
- Пожалуйста… - снова оборвала меня Кулемина. – Я хочу тишины.
- Да, конечно, - спохватился я, что речь моя слегка затянулась. – Отдыхай.
Перебарывая в себе желание остаться, я все-таки вышел из палаты, но далеко отойти так и не смог. Взглянув на дверь с уже знакомыми цифрами, я подошел к противоположной стене и уселся на один из стоящих там в ряд стульев. Посижу немного здесь, подожду, пока Ленка уснет, а потом еще чуть-чуть побуду с ней. Хоть так, но рядом…
Достав из кармана выключенный перед визитом в палату девушки смартфон, я нажал на кнопку включения и стал ждать, пока он загрузится. Почти сразу же телефон отозвался вибрацией, оповещая о пришедшем сообщении. Щелкнув по экрану, я открыл смс и узнал о том, что пока я находился у Лены, мне пару раз звонил Франсуа. Отойдя от палаты, дабы не мешать блондинке звуком своего голоса, я набрал номер помощника и стал вслушиваться в длинные гудки.
- Добрый день, Франсуа, - поздоровался я, когда собеседник ответил на вызов. – Ты звонил?
- Здравствуйте, сэр, - снова позабыв о моей неприязни к этому обращению, ответил тот. – Я просто хотел узнать, как у Вас дела, и как чувствует себя мисс Кулемина.
- Пока не очень хорошо, - сразу стал я отвечать на второй вопрос, давая понять собеседнику, что мои дела напрямую зависят от состояния бывшей ученицы. – Наверное, будь у нее только инфаркт, ей было бы сейчас намного лучше, а сотрясение и побои тоже дают о себе знать. К тому же ей трудно в моральном плане, - вздохнул я, в очередной раз коря себя за все слова и поступки, совершенные по отношению к этой девушке, за всю боль, причиненную ей, за унижения, которых она вовсе не заслужила, и за цинизм, которым глубоко ранил ее и без того истерзанное сердечко.
- Понятно, - ответил Франсуа, явно немного расстроенный моими словами. – Не знаю, порадует ли это Вас сейчас, но в фирме дела идут хорошо. Никаких инцидентов за время Вашего отсутствия пока не было, и я надеюсь, что не будет.
- Спасибо, - чуть улыбнулся я, осознавая, как тяжело пришлось бы мне сейчас, не будь рядом этого человека. Я был бы вынужден делить время между Леной и бизнесом, и в итоге наверняка и там, и там наворотил бы дел, а потом не знал бы, как все распутывать. – Кстати, Франсуа, - резко вспомнил я про сегодняшний визит нежданных гостей, - проследи, чтобы в прессе не появилось никаких упоминаний обо мне.
- А что там может появиться? – с некоторой опаской спросил мужчина.
- Сегодня в больницу явились копы и сказали, что в избиении Лены они подозревают меня, - ответил я и по тишине, воцарившейся в трубке, понял, что собеседник пребывает в некотором шоке. – Лена, естественно, попыталась эту информацию опровергнуть, но пока она не может в полной мере дать показания, впрочем, честно говоря, я и сам не хочу, чтобы они в ближайшие дни ее дергали – она еще очень слабенькая, а им-то все равно, лишь бы добиться того, что им нужно. Им до чувств Ленкиных дела не слишком много. Так что поэтому подозрения с меня снимать не собираются, по крайней мере до того момента, пока нас с ней не допросят.
- Я понял, - коротко ответил помощник. – СМИ проконтролирую.
- Еще раз огромное тебе спасибо! – поблагодарил я его и, распрощавшись с собеседником, снова отключил телефон.
Посмотрев на часы, я медленно подошел к палате и осторожно заглянул сквозь окно вовнутрь. Кулемина лежала с закрытыми глазами, но в том, что она спала, я уверен не был, поэтому еще долго стоял рядом с нужной дверью, наблюдая за происходящим внутри и пытаясь понять, как вернуть если не все то, что было с нами восемь лет назад, не то светлое и чистое, что уже несбыточно, ибо мы оба слишком изменились, потеряли часть нас же самих, то хотя бы  возможность верить, сострадать, да и, черт побери, любить той преданной, искренней любовью, которая способна прощать, принимать и исцелять. Убедившись в том, что блондинка уснула, я тихо вошел в палату и присел на стоящий рядом с кроватью стул. Снова начал вглядываться в лицо лежащей возле меня девушки, сравнивая его с тем, которое запомнил я, уехав из Москвы. Бледное, с заострившимися от худобы и болезненности чертами … Наркотики и разгульный образ жизни сделали свое дело, а вкупе с ее проблемами в плане здоровья они и вовсе добили этот молодой организм. Я же хранил в памяти образ белокурой девочки с солнечной улыбкой и ясными зелеными глазками… Только вот Франсуа прав: все эти годы я лелеял фото, ласкал обрывки воспоминаний, а настоящая, живая, не обогретая нежностью Лена медленно загибалась от боли предательства, разочарований и жестокости.
Но пока еще есть возможность, пока не слишком поздно, я могу спасти хоть что-то, сохранить хотя бы то, что еще не растрачено, те крупицы, которые, может быть, в последствии сумеют дать начало новому, живому, настоящему… Главное – пережить этот критический момент, а там уже будет полегче. Ленку я больше не отпущу, не позволю ей оставаться одной, без ласки, любви и тепла. Знаю, что для того, чтобы отогреть ее озябшую душу, потребуется много терпения и сил, но я сделаю все для того, чтобы мы с Леной были вместе, а вместе мы с ней всегда со всем справлялись: и с маклерами, и с нелегальным издательством, косящим под «Семафор», и с Борзовой… Справимся и теперь, я уверен.
Понимаю, что те, прежние проблемы, по сравнению с происходящим сейчас, кажутся малозначимыми, никчемными. Да, это так, но теперь я просто не могу сдаться и отступить назад. И не позволю сделать этого Лене. Если там, в прошлом, у нас были какие-то обходные пути, тропки, по которым мы убегали от самих же себя, то сейчас их просто-напросто нет, а, соответственно, есть только одна  возможность быть. И теперь я не повторю своей ошибки, не уйду в сторону, не предам ее – девочку, которая когда-то  доверяла мне больше, чем любому другому человеку в этом мире. Вероятно, сейчас это уже и не так, но суть остается прежней, и если для того, чтобы спасти нас, мне потребуется вывернуть наизнанку вселенную, то я готов пойти даже на это. Хотя, конечно, поменять звезды местами может быть гораздо проще, чем воскресить в человеке веру, которую сам же безжалостно загубил. Перво-наперво я постараюсь убедить Ленку в том, что больше я ее не брошу на произвол судьбы, иначе о доверии с ее стороны не может быть и речи. Впрочем, помимо этого она должна понять, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах, я не позволю себе считать ее грязной девкой, недостойной моей любви. Не знаю как, но я должен вытравить из ее души каждое слово, которое причинило ей боль, ответить за свои поступки, вселить в нее надежду и больше никогда не отнять ее. И если Лена сможет еще раз приоткрыть для меня дверь в свое сердце и душу, то, возможно, у меня все же появится шанс доказать ей, что теперь я действительно всегда буду рядом.

Приветик всем! Большое спасибо за поздравления, девчонки ))) Очень приятно! Также благодарю за комменты и плюсики! ))) Простите за задержку продочки, вот новый кусочек...

Прошло еще три дня. Разговор с Иваном я пересказал бывшей ученице в общих чертах, умолчав о тех деталях, которые, по моему мнению, девушке знать было не обязательно. Кулемина поблагодарила меня за оказанную услугу и снова уставилась задумчивым взглядом в противоположную стену, а я, перебарывая эгоизм, гордыню и ревность, вслух признал, что Романов, похоже, и в самом деле неплохой человек.
Я продолжал ездить к Лене по два раза в день, правда пока контакт между нами никак не налаживался. Разговаривали мы мало, ибо много болтать моей бывшей ученице было противопоказано, впрочем, она и сама не выражала никакого желания подпускать меня близко и уж тем более выворачивать передо мной душу наизнанку. Зачастую ее хватало всего на несколько фраз, сказанных тихим голосом, после чего она начинала морщиться, дыхание ее становилось тяжелым, а пульс опасно учащался. Естественно, о продолжении беседы в такие моменты не могло идти и речи, и чаще всего я просто сидел рядом с блондинкой, держал ее за руку или ласково гладил по волосам. Она не выражала протеста, но и никак не поощряла мои действия. Так и проходили мои визиты в больницу: молча и в некоторой напряженности.
Несмотря на то, что угроза для жизни Лены, к моему великому счастью, миновала, вопрос о переводе девушки в другую клинику не ушел. Помимо курса реабилитации, Ленке необходима была операция, которая позволит расширить просвет в суженных из-за проблем с сердцем артериях. И проводить подобную процедуру, понятное дело, лучше было там, где на этом специализируются. А именно в том госпитале, куда посоветовал перевести Кулемину доктор Хьюз, и сделали впервые подобную операцию.
Конечно, я уже побывал в той больнице, и в целом впечатления у меня остались только положительные. Учреждение радовало чистотой и благоустройством, персонал оказался очень вежливым и внимательным, а палаты, в которые мне позволили заглянуть, узнав, что я являюсь их потенциальным плательщиком, радовали глаз современным оборудованием и даже некоторым уютом. В итоге из медицинского центра я ушел довольный и решительно настроенный на то, что в ближайшее время я буду навещать Ленку уже здесь.
Полицейские пока не заявлялись – наверное, попросили врача уведомить их, когда подвергшаяся насилию девушка сможет ответить на их вопросы, и пока Хьюз не представил им возможности выведать что-либо у своей пациентки, которая, конечно же, все еще была слишком слаба для подобных разговоров. Как потом признался сам доктор, должно быть, именно из его слов представители правопорядка и сделали неправильные выводы о том, что избил и изнасиловал Лену я. Он почти дословно передал им то, что я сказал ему в свой первый визит в эту больницу, в частности, слова о моем неравнодушии к вверенной ему больной и отсутствии у нее других близких людей в США. Естественно, копы восприняли это как сигнал к действию и сделали из меня главного подозреваемого. Но, честно говоря, насчет этого я вообще не переживал: Ленка уже сказала им, что я невиновен, да и доказательства своей непричастности я при необходимости нарою без труда. С учетом того, что я-то точно знаю, чьих это рук дело, мне не сложно будет добыть компромат на него: работники отеля, где этот Вадим жил вместе с Леной, ее взбалмошная подружка… Да мало что ли людей видело их вместе? Другое дело – захочет ли сама блондинка раскрывать личность своего бывшего? Ведь без ее заявления представители правопорядка, по сути, бессильны, а урод, поиздевавшийся над ней, так и останется безнаказанным. Почему-то при первом визите полицейских мне показалось, что упоминать своего недоделанного женишка-изверга Лена не собирается, но пока спрашивать ее о чем-либо, предшествующем тому, что она оказалась здесь в таком состоянии я не стал.

Очередной визит и очередная тишина. Я старался приезжать два раза в день – в оба временных отрезка, когда были разрешены посещения, и пока только один раз не смог навестить свою бывшую ученицу вечером – будь неладен этот суд и этот Джереми Кит! Если бы не он со своим иском, то мне не пришлось бы тратить столь ценное время на поездку в фирму. Хотя к концу посещений я все-таки успел и минут двадцать с Кулеминой в палате побыл. Но этого времени рядом с ней мне оказалось ничтожно мало… Стены больницы, здешняя атмосфера… Все это невольно угнетало, давило и, если даже мне, человеку, который находится в этом здании лишь по нескольку часов в день, становилось тоскливо и погано на душе, то что же было говорить о Лене, которой приходилось лежать тут целыми сутками, не имея возможности не то что выйти на улицу, а элементарно подняться на ноги и пройтись по коридору.
Сегодня Ленка как всегда была молчалива и грустна, а я как обычно гладил ее по руке, размышляя о переводе девушки в другой госпиталь, который должен был состояться уже на днях. Интересно, как сама блондинка восприняла эту новость? Хотя, учитывая то безразличие, которое сквозило в ее голосе, во взгляде, ей наверняка абсолютно параллельно. Или такое отношение у нее только ко мне?
- Зачем ты приходишь? – нарушая тишину, первой заговорила Лена, чего не делала ни разу с тех пор, как попала в больницу.
- Ну… - даже несколько растерялся я от такого неожиданного вопроса. – Потому что я волнуюсь за тебя. И… мне небезразлична твоя жизнь…
- Давно ли… - печально хмыкнула лежащая на кровати бывшая ученица.
- Лен, - тяжело вздохнул я, понимая, что пришло время объясниться, - я понимаю, что очень виноват перед тобой, правда. И виноват не только в том, как обращался с тобой и относился к тебе тут, в Нью-Йорке, а еще и в том, что не был рядом с тобой все эти восемь лет. Я не думал, что так получится, Ленок…
- А что ты думал, когда решил уехать? – безо всякой издевки спросила Кулемина. Наверное, на сарказм у нее сейчас попросту не хватало сил и эмоций. – На что надеялся?
- На то, что поступаю правильно, - дойдя пальцами до ладони девушки и чуть сжав ее, проговорил я, потупив взор. В то же время я почувствовал, как мгновенно напряглась моя собеседница. – Я знаю, наверное, это прозвучит глупо, но я боялся, что испорчу наши отношения своей несдержанностью.
- А, уехав, ты их сохранил? – резонно спросила Лена и прикрыла глаза на несколько секунд. – Ты не подумай, - добавила она прежде, чем я успел начать отвечать. – Это не допрос. Просто я восемь лет пыталась понять мотивы твоего отъезда, но так и не смогла этого сделать.
- Ты имеешь полное право требовать ответы, - поддержал я желание бывшей ученицы во всем разобраться и потянулся к ее светлым волосам, но Кулемина опасливо дернулась в сторону. Так и пульс, повинуясь состоянию хозяйки, резко скакнул вверх. Черт, меня напрягает такая ее реакция на простые мои прикосновения. – Лен, я… - набрал я в легкие побольше воздуха, но, поняв, что нужные слова не подбираются, шумно выдохнул. Раньше я действительно считал, что, уехав из Москвы, а затем и из России, поступил правильно. Потом же, встретив Ленку здесь, оценив ее нынешний образ жизни, ее взгляды, я усомнился в верности своего решения, но все же оправдывал себя тем, что не мой отъезд виноват в том, что она такая. И только после разговора с Рассказовым, только после всех всплывших на поверхность деталей жизни Кулеминой после моего исчезновения, я понял, какую ошибку совершил. Лучше бы я поддался на ее провокации в тот злополучный вечер, у нее дома, когда Петр Никанорович был в больнице… Лучше бы стал первым мужчиной у этой глупышки, всеми силами пытавшейся добиться от меня желаемого… Лучше бы рискнул нашими отношениями тогда, чем сохранил всего лишь светлую память о них сейчас. Лучше бы… Хотя чего уж теперь о том, что лучше было бы сделать. Сейчас надо исправлять то, что случилось из-за моей ошибки, только для начала необходимо привести в норму хотя бы физическое состояние Лены, ибо то, что творится с ней в данный момент…
- Знаешь, - так и не дождавшись от меня продолжения, начала девушка, - несмотря на то, что ты бросил меня, я надеялась… На чудо какое-то надеялась. Злилась на тебя до жути просто, но продолжала любить, - говорила Лена, а мне становилось все более не по себе. – И когда мы встретились тут, в Нью-Йорке, я только сильнее начала надеяться. Думала, что раз судьба свела нас вместе – значит это не случайно. А Вадим, - вспомнила блондинка своего бывшего и слегка поморщилась, - это так… хотелось посмотреть на твою реакцию, ревность твою увидеть…
- Этого ты добилась, - слегка улыбнулся я, не зная, как реагировать на ее слова.
- Но, как оказалось, я ошибалась, - продолжила Кулемина без каких-либо эмоций. – Я не нужна тебе была тогда, а сейчас – и подавно…
- Лен, все не так! – воскликнул я, отрицая ее слова, но окрик мой заставил бывшую ученицу сжаться всем телом на кровати. – Прости, - мгновенно спохватился я, в разы уменьшив громкость своего голоса, - все не так должно было случиться.
- Да нет, все правильно получилось, Вить, - ответила мне девушка, снова на некоторое время прикрыв глаза. – Все так… А я… Я, наверное, просто сама придумала себе эту твою любовь и поверила в нее.
- Любовь была… и есть! – решительно добавил я, снова погладив Лену по голове, и сразу же заметил, как возросла частота ее пульса. – Успокойся, я не причиню тебе боли. Больше никогда не причиню.
- Не кори себя и не оправдывайся, - поджала губы блондинка, но потом все же решилась на еще одну фразу, - ты ни в чем не виноват, Вить. И не стоит ходить сюда, чтобы успокоить свою совесть. Честно говоря, ты только хуже делаешь.
- Нет, Лена! – категорично ответил я, поняв, что меня пытаются мягко отшить. – Ты просто не понимаешь, что несешь, из-за сотрясения. Даже не надейся, Лен… Теперь я выполню свое обещание и всегда, слышишь, всегда буду рядом с тобой! – не обращая внимания на то, что Кулемина слушает меня с явным испугом, вероятно, из-за моего сердитого тона, закончил я свою речь.
- Ты его уже выполнил, - еще тише, чем прежде, ответила она спустя несколько секунд нашего обоюдного молчания. На мой недоуменный взгляд блондинка приложила руку к груди и проговорила: - ты всегда был рядом со мной. В самые тяжелые моменты моей жизни.
- Ленок, - хриплым от подступающих эмоций голосом, произнес я, но договорить, к сожалению, не успел.
- Мистер Степнов, время, - войдя в палату, оповестил меня кардиолог.
- Доктор Хьюз, пожалуйста, еще минутку, - взмолился я.
- Ни секунды не дам! – безапелляционно ответил врач. – Завтра наговоритесь, а сейчас мисс Кулеминой придут ставить капельницу. Вон у нее пульс какой! Небось, из-за ваших разговоров.
- Завтра мы обязательно продолжим эту тему, - предупредил я бывшую ученицу по-русски, как, собственно, и проходила вся наша беседа. Пользуясь тем, что Хьюз вышел из палаты и закрыл дверь, я нагнулся и поцеловал Лену в носик. Девушка от этого простого прикосновения вздрогнула всем телом. – Ты нужна мне, всегда была очень нужна, так что и думать не смей иначе! – предупредил ее я, прежде чем направиться на выход.

Благодарю за плюсики!

После операции наши с Леной отношения, конечно, не наладились, но смягчились точно. Со стороны это навряд ли было заметно, но я чувствовал перемены в Ленкином поведении, в ее словах, в голосе… Совсем незначительные, ничтожно маленькие, но изменения все же были. Серьезных осложнений после коронарной ангиопластики и стентирования, слава Богу, так и не случилось – только небольшая наружная гематома в месте прокола напоминала о том, что совсем недавно Кулемина перенесла операцию. Впрочем, не сомневаюсь, что и она доставляла моей бывшей ученице сильный дискомфорт, ибо всякий раз, задевая поврежденный участок бедра, девушка болезненно морщилась, несмотря на то, что сама травма была прикрыта повязкой. Хотя, конечно, помимо этой гематомы страдания Кулеминой причиняли и другие повреждения, которые, как бы того ни хотелось, не могли так быстро сойти на нет и каждый раз, когда я смотрел на свою бывшую ученицу, заставляли меня стискивать зубы от ярости и бессилия.
Доктор Тейлор ставил оптимистичные прогнозы относительно состояния Лены и был уверен, что теперь выздоровление его пациентки пойдет намного быстрей благодаря проведенной операции. Эти слова не могли не радовать и меня, потому что больше всего на свете сейчас я хотел забрать свою девочку из этого госпиталя, увезти подальше и помочь забыть всю боль и страх, которые она испытала как за последние дни, так и за все то время, в течение которого ей пришлось находиться один на один со своими проблемами, отчаяньем и разочарованиями. Но, естественно, все было не так просто – блондинку пока никто отпускать не собирался, и, сколько ей еще предстоит пролежать в больнице, сказать не мог даже сам ее лечащий врач.
Однако я уже все продумал: как только Кулеминой разрешат покинуть лечебное заведение, я заберу ее к себе домой. Это даже не обсуждалось. Я знал, что бывшая ученица наверняка будет против, но не собирался уступать ей. Если уж нам не суждено воскресить те светлые чувства, которые были между нами восемь лет назад, то я все равно не отпущу эту девушку от себя, пока не буду на сто процентов уверен, что ее жизни ничего не угрожает. Но все же я надеюсь, что смогу убедить Лену остаться насовсем… Знаю, что любовь Ленки все так же теплится в ее хрупком, израненном сердечке, еще тверже я уверен в том, что она безумно мне дорога и нужна, что жизнь без нее будет пустой и серой, что она – моя радость, мое счастье, мое солнце, однако сейчас эта девочка сильно напугана и растеряна, поэтому решать что-либо будет сложно, по крайней мере в ближайшее время уж точно. Но позаботиться о ней было необходимо в любом случае, и сделать это в данный момент мог только я, ведь сама Лена после всего случившегося не смогла бы справиться со всем навалившимся на нее без поддержки и опоры.
В связи с этим я начал готовиться… Продумывал все до мельчайших деталей: где будет спать Кулемина, что ей может потребоваться, какую кровать, матрац, подушку и одеяло лучше выбрать. В том числе я рассказал о своей затее доктору Тейлору и спросил, какое портативное оборудование нужно купить с учетом Ленкиных проблем с сердцем. Кардиолог идею вроде бы поддержал, но сказал, что специализированная техника – лишняя трата денег, ибо сам я не смогу разобраться во всех нюансах, а вызванный врач по-любому приедет со своей аппаратурой. Он посоветовал мне найти хорошую частную службу скорой медицинской помощи и даже назвал пару таких, промолвив, что это будет самым верным решением.
В один из моих визитов в палату к Ленке заявились наши недавние знакомые – копы. Блондинка, до этого спокойно разговаривавшая со мной, мгновенно вся напряглась и сжалась, не обращая внимания на вежливость людей в форме. На откровения развести нас пытались долго и если с Кулеминой они еще старались беседовать помягче, то на меня явно давили, норовя добиться признания в том, чего я не совершал. Слова моей бывшей ученицы о том, что я ни в чем не виноват, полицейские будто пропускали мимо ушей, преследуя лишь свои цели – заставить-таки Лену подать заявление, ну а заодно, видать, сразу же найти виновного. Когда я уже на повышенных тонах снова повторил ментам все то, что говорил раньше, Лена, похоже, потеряла терпение. Не знаю, откуда в тот момент у нее взялись силы, как она после всего, что с ней произошло, решилась на такое, но девушка неожиданно приняла сидячее положение и, гневно глядя на служителей правопорядка, воскликнула:
- Все, хватит! – Я, как и оба полицейских, с искренним изумлением обернулся на Кулемину. Уже хотел подойти к ней, чтобы уложить обратно на кровать, но мужчина в форме, посчитавший, что пациентка сдалась и решила-таки назвать имя преступника, довольно грубо остановил меня. – Никто меня не насиловал! – к удивлению всех присутствующих в палате, заявила блондинка. – Я просто люблю пожестче, ясно вам?! И в последний раз мы с моим партнером немного перестарались, вот и все! Ничего криминального! Если у вас все, то прошу оставить меня в покое!
Я наконец смог обогнуть удерживающего меня мента и, подскочив к постели, аккуратно взял Ленку за плечи, чтобы помочь запыхавшейся от такой гневной тирады бывшей ученице лечь обратно. Все тело девушки было напряжено, да и легкая дрожь, свидетельствующая о том, что Кулемина находится на взводе, тоже не укрылась от моего внимания, а полоска ее пульса на экране кардиографа снова ускорила свой темп, и я, вернувшись к полицейским, буквально силой вытолкал их из палаты, доходчиво объяснив уже за ее дверью, что я сделаю с ними, если Ленке станет хоть немного хуже.
Убедившись в том, что копы покинули отделение, я несколько минут простоял в коридоре, раздумывая над тем, что, наверное, все же нужно выяснить у Ленки, что же произошло у них с этим ублюдком Вадимом… Нет, я, конечно, прекрасно понимаю, что случилось, и вижу последствия всего этого, но, думаю, лучше будет, если Ленка поделится со мной, откроется, доверится. В конце концов, может ей самой станет хоть немножко полегче после подобного разговора, ведь она держит все в себе, а это трудно.
Однако стоило мне только отворить дверь палаты, как я понял, что не сейчас… Еще слишком рано, она не готова поделиться своей болью, не готова к откровениям. Лена плакала… Горько, правда не громко, но надрывисто, закусывая губы и заламывая тоненькие пальчики. Увидев меня, она тихонько всхлипнула и тут же попыталась взять себя в руки, но выходило у нее это неважно. Я же не придумал ничего лучше, чем бережно приобнять ее, легонько гладя по плечам и золотистым волосам… Чувствовал, как Ленку колотит, как она изо всех сил пытается сдержать новую волну слез, и в очередной раз мысленно клялся, что впредь никогда не допущу того, чтобы она страдала.
К счастью, больше эту ментовскую парочку мы не видели… Сомневаюсь, что они поверили словам девушки, скорее просто поняли, что добиться от нее они ничего не смогут, и решили, наконец, заняться кем-нибудь другим.
Спустя несколько дней после этого инцидента мне позвонил Рассказов. Сам. Разговор наш не отличался дружелюбием: все та же сухая интонация, те же холодные слова… Но каким-то шестым чувством я все равно понимал, что Игорь беспокоится о Ленке. На заднем плане вновь были слышны голоса детей бывшего друга, что опять же вызвало во мне дикое сожаление о столь глупо и бесполезно потерянном времени. Иногда историк прерывал разговор, чтобы сделать замечание то дочери, то сыну, и в эти моменты, когда он не слышал меня, я тяжело вздыхал, снова и снова осознавая, какую идиотскую ошибку совершил восемь лет назад. Рассказов интересовался всем: состоянием своей бывшей ученицы, рекомендациями врача, настроением Кулеминой. В том числе друг спросил и о том, что будет потом, когда она выйдет из больницы. Честно говоря, я довольно долго думал, стоит ли сообщать ему о своих планах и намерениях, но все же пришел к выводу, что это будет не лишним. Игорь внимательно и молча выслушал меня, но отношения своего к моему замыслу так и не высказал. Пробормотал только, что надеется на благоразумие Ленки и ее здравомыслие.
После его слов я серьезно задумался о том, как я смогу убедить девушку в своей правоте, если она вдруг все же воспротивится моему предложению. То, что я из нашего спора в любом случае выйду победителем, сомнений не вызывало – Кулеминой попросту больше некуда было идти. Денег в кармане у нее тоже не было, и давать ей их сейчас я бы побоялся по одной простой причине…
Честно говоря, спустя столько визитов я думал, что ничто меня уже удивить не может, но нашелся такой факт, от которого я просто впал в ступор. В одном из наших разговоров Ленка случайно проболталась о том, что те деньги, которые я кинул ей в последнюю нашу встречу вне больницы, она спустила на кокаин. На ту злосчастную дозу, которая чуть было не забрала ее жизнь. Я был просто в шоке… Минут пять не знал, что сказать, а если бы и попробовал, то наверняка не смог бы, ибо ни одна часть тела, включая язык, в тот момент меня не слушалась. Многие спрашивают, сколько стоит жизнь человека... Ленкина чуть было не оценилась в двести долларов. А я даже осудить ее не мог … В то время, как я молчал, Лена прятала от меня глаза, а когда мне удавалось перехватить ее взгляд, я замечал в нем чувство вины. А мне самому хотелось лишь прижать эту девушку к себе и, ощущая биение ее сердечка, понимать, что она здесь, со мной, живая.
Сказать по правде, одновременно с желанием забрать свою бывшую ученицу из больницы, я и немного побаивался этого. Здесь у нее не было возможности навредить себе, а там, за стенами госпиталя… Ни о каком коксе больше не могло идти и речи, как, впрочем, и о банальном курении. И если даже здесь, в больнице, у Кулеминой случались психи и истерики из-за синдрома отмены, порой она могла по нескольку ночей не спать, мучаясь бессонницей, или часами лежать с отсутствующим видом, то что будет там, на свободе, я даже боялся представить. Настолько загрузил себя этими размышлениями, что мне даже начали сниться кошмары. Стоило опустить веки, как перед глазами сразу всплывала картинка: ночь, я спокойно сплю в своей кровати, а худощавая блондинка тихо крадется по коридору и покидает дом, направляясь за белым порошком, который один раз уже чуть было не погубил ее. Я просыпался в холодном поту и бежал в соседнюю комнату, которую уже начал обустраивать для Ленки. Только стоя на ее пороге, я осознавал, что это сон, а бывшая ученица все еще находится в больнице.
Несколько раз я пытался поговорить с девушкой на тему того, от чего ей теперь точно придется отказаться, но она явно не желала это слушать. И с одной стороны, я понимал, что ей сейчас только этих размышлений не хватало, но с другой – безумно волновался за ее будущее. Если Кулемина не задумается о своем здоровье, не изменит образ жизни, не бросит вредные привычки, то рискнет в скором времени снова оказаться в больнице. В лучшем случае в больнице… А этого я допустить никак не мог. Я не могу ее потерять, не хочу смотреть, как она будет медленно убивать себя, не позволю этому случиться!