12.
Виктор с Леной действительно добрались до места к вечеру. Лена, кода вышла из лесу и увидела перед собой широкое поле, почувствовала невероятное облегчение. Она почти физически ощутила, как ее отпускает напряжение и ноги подкашиваются. Наверное, только теперь она трезво оценила всё происходящее до этого и поняла, в какой опасности они находились.
Пройдя еще несколько сотен метров, за небольшим холмиком Лена увидела домик… Нет, лачужку, избушку… Вросшая в землю, осунувшаяся, обросшая со всех сторон крапивой (видно, здесь давно не было хозяина), тем не менее она показалась Лене самым лучшим местом в мире, почти преддверием рая.
Виктор отклонил скрипучую калитку и пропустил девушку в запущенный двор.
– Чей это дом? – спросила Лена, хотя на самом деле ей было всё равно, хоть самого дьявола, лишь бы там была кровать и вода.
– Мой, наверное, теперь, – пожал плечами мужчина. – Раньше здесь жили мои прабабушка и прадедушка по линии отца, потом это было что-то вроде дачи для бабушки и дедушки. Отец сюда наведывался редко, а мне всегда нравилось тут бывать. Кажется, здесь никого не было уже… уже около семи или восьми лет. Странно, что дом вообще еще стоит на месте, и никто его не разобрал. Хотя, что тут брать?
Лена осмотрелась по сторонам.
– Но я не вижу поблизости других домов или вообще хоть каких-то признаков жизни. Это не деревня?
– Нет. На этом месте был когда-то хуторок. Так, три двора, две семьи. А потом осталась только наша лачужка, здесь давно никто не живет. До деревни полтора километра, она вон за теми холмами. Видишь?
Девушка посмотрела в том направлении, куда указывал Виктор, и действительно из-за холма просматривались очертания селения.
– Ладно. Зайдем в дом?
Виктор подергал ржавый замок на двери, и тот очень быстро поддался. Из-за двери потянуло сыростью и плесенью. Лена шагнула в полутемное помещение и тяжело опустилась на первый попавшийся стул. Как всё-таки хорошо присесть нормально!
Виктор мгновенно отколотил доски с окон, и лучи заходящего солнца пробрались сквозь старенькие занавески. Лене показалось, что она оказалась в девятнадцатом веке, такое всё было старинное и таинственное. Печка, большой тяжелый стол, несколько стульев, резной сервант и железная кровать с множеством подушек разных размеров.
Она молча наблюдала, как Виктор откуда-то выудил дрова и растопил печку, как принес ведро воды и стал  его греть. Потом притащил небольшую металлическую ванночку, почти детскую, но если постараться, в ней можно было поместиться сидя, подобрав под себя ноги.
– Мыться будешь? – со смешинкой в голосе спросил мужчина.
Лена вымученно улыбнулась.
– Смеешься? Я мечтала о теплой воде неделю. Само собой.
– Тогда давай, залезай. Тут даже мыло какое-то сбереглось. Похоже на «Хвойное». Я его еще помню. Ну, ты наслаждайся «ванной», а я себе воды наберу.
– Где ты ее берешь хоть? – осведомилась Лена.
– В колодце, конечно.
Он ей подмигнул и вышел. Лена торопливо разделась, побросав тряпки, бывшие когда-то ее одеждой, на пол и залезла в импровизированную ванну. Как же приятно ощущать теплую воду и какое-никакое мыло на коже! Да, это действительно «Хвойное»… Лена долго-долго намыливалась, потом еще дольше ополаскивалась и вытиралась чем-то похожим на полотенце для посуды. Только тут возникла проблема – ей нечего было надеть, поэтому она так и осталась стоять среди комнаты в голом виде.
Виктор вошел в избу и чуть не выронил ведро из рук. В красноватых отблесках вечернего солнца обнаженное тело Лены с влажными разметанными по плечам волосами  выглядело так, что усталость как рукой сняло. Вместо нее возникло болезненное и горячее возбуждение.
– Ленка… – хрипло проговорил Виктор. – Ты…
Она опустила голову и почему-то попыталась прикрыться лоскутком полотенца.
– Мне нечего больше надеть, – ответила тихо.
Виктор вздохнул.
– Сейчас.
Он подошел к серванту и порылся в его нижнем отделении. Достал оттуда длинную широкую юбку насыщенного голубого цвета и льняную сорочку с короткими рукавами. Действительно, будто с позапрошлого века.
– Это принадлежало моей прабабке, скорее всего. Думаю, тебе пойдет.
– Спасибо.
Лена натянула одежду с запахом прошлых лет. Ее вдруг сильно потянуло на сон. Теплая вода и ощущение относительной безопасности, тепло от печки и наличие кровати – всё это вместе повлияло как сильное снотворное. Она даже не поняла, как оказалась на скрипучей кровати среди пыльных подушек и скрутилась там калачиком, укрывшись тонким одеялом. Девушка уже не слышала и не видела, как Виктор блаженно вздохнул и прикрыл глаза, обливаясь водой, как он брился старой прадедовой бритвой, как тоже облачился в одежду своих предков – полотняные штаны и свободную льняную рубашку. Она не знала, что он надеялся после сжать ее в объятиях и целовать пока будут силы, потому что острое желание так и не угасло.
Но когда мужчина подошел к кровати, то издал негромкий стон разочарования, а потом, почти сразу же, тепло улыбнулся. Лена выглядела такой умиротворенной и спокойной, будто впервые за последнее время чувствовала себя в тепле и уюте, под защитой. Он осторожно подвинул ее и улягся рядом, заключая в свои объятия. Запечатлел на полуоткрытых губках легонький поцелуй и сам не заметил, как тоже провалился в сон.

Нет, они там вечно жить не будут, к сожалению((
Терпи, солдат)))

Вдруг, повезло))))

эх, тут хоть с ребенком, хоть без - все безнадежно.

Ну как-то да будет...

Ага, она бы села, но как-то смешанных тюрем не сущевствет))))

Спасибо)))

16.
Чем ближе Лена подходила к своей цели, тем больше нервничала. Ей не хотелось… Не хотелось просить, унижаться, не хотелось благодарить за то, чего он по сути не сделал для нее. Не хотелось… У нее скулы сводило только от одной мысли о том, что придется говорить, что она была не права, и просить об услугах. Но иначе нельзя. У нее нет иного выхода. Вообще никакого выхода. Она должна спасти Виктора, помочь ему. Любым способом. Любым. Суд через неделю. Убийство, побег, захват заложника, еще и не просто заложника, а сотрудника правоохранительных органов. Господи! Если она чего-то не сделает, Виктору не видеть свободы до конца жизни. И от этого ей значительно хуже, наверное, чем ему самому.
Мысленно стараясь собраться и сосредоточиться только на своей цели, Лена нажала кнопку вызова лифта. Несколько секунд. Она вышла и по гладкой плитке пола пошагала к нужной двери, не удостоив вниманием миловидную девушку, очевидно занимавшую должность секретаря. Лена заметила про себя, что каждый раз здесь сидит новая секретарша. Интересно, они меняются, потому что не справляются, или же просто надоедает видеть одно и то же лицо в приемной? Или еще один вариант, о котором думать как-то не хочется.
Секретарша попыталась остановить ее.
– Никита Петрович занят…
Но Лена даже не повернула головы и твердо распахнула дверь.
Мужчина, сидевший за столом и разговаривавший по телефону, на мгновение замер. На его лице не отразилось никаких эмоций. Лишь слегка поднятая бровь свидетельствовала о том, что он заметил посетительницу.
Лена молча преодолела расстояние, отделявшее ее от стола, и уселась в кресло, закинув ногу на ногу.
Минуту они просто смотрели в глаза друг другу и не произносили ни звука. Потом мужчина опустил телефонную трубку и встал. Обогнул стол и так же молча подошел к Лене и прижал ее к себе. При этом выражение его лица не изменилось, разве что в глазах появился намек на нежность. Лена же никак не отреагировала на такое проявление чувств.
– Хорошо, что ты цела и невредима, – выдохнул он.
Девушка холодно отстранилась и подняла на него безучастный взгляд.
– Я так понимаю, что должна тебя поблагодарить за свое скорое «спасение»? – бросила сухо.
Никита Петрович сделал шаг назад и удивленно взглянул на дочь.
– У меня складывается такое впечатление, что ты не рада. Нужно было ничего не делать?
– Да! Да, нужно было вообще забыть и ничего не предпринимать!
– Ага, – проговорил спокойно. – То есть, нужно было тихо жить и не думать о том, что моя дочь находится в руках бандита, который может ее убить, изнасиловать или еще Бог знает что сделать?
– Тебе вообще не нужно было интересоваться моей жизнью.
Никита плотно сжал губы и приблизил свое лицо к дочери.
– Лена, за что ты меня так ненавидишь? Почему всегда всё делаешь мне назло? Я до сих пор не могу понять твоего поведения.
– Я, кажется, всё объяснила восемь лет назад, когда поступала в милицейскую школу, а ты пытался сделать из меня крутого дипломата. Или что там?
– Ты была несправедлива.
– Разве? Разве твое состояние не ворованное? Разве все твои миллионы-миллиарды не преступным путем нажиты?
– Ленка, были такие времена…. Девяностые… Все воровали. Только кому-то повезло, а кому-то нет.
Лена криво усмехнулась.
– Времена всегда одинаковы. Возможно, я только теперь это поняла. И «закон» очень зыбкое понятие. Фемида действительно слепа.
Никита иронично выгнул брови.
– Тебя разочаровала твоя хваленая справедливость? И ты уже не собираешься (цитирую) «бороться с такими, как я, ворами, грабителями и другими преступниками»?
– Нет, дело не в этом. Просто всё как-то не так четко, как я представляла себе раньше. А насчет того, что я сказала тогда, года уходила из дому… Просто это не тебе приходилось слышать от одноклассников чуть ли не всю жизнь, что мой отец вор и что все мои модные вещи и немалые карманные деньги – результат преступления. Ты не представляешь, какими дети могут быть жестокими, особенно, если завидуют. Тем более что я понимала, насколько их слова правдивы. Мы слишком резко стали богатыми. А многие из них остались там, за чертой бедности.
– Извини. Я не знал, ты никогда не говорила.
Лена махнула рукой.
– Это теперь не важно. Я не поменяла своего мнения. Просто… Я клялась, что никогда не приду к тебе с этим, но… Мне нужна твоя помощь. Я пришла просить о помощи.
Никита молча наклонил голову и внимательно посмотрел в лицо дочери.
– Ты же знаешь, что я сделаю всё, чего бы ты ни попросила. Всё, что в моих силах. Лишь бы ты согласилась это принять.
– Мне нужен адвокат, – без обиняков выпалила Лена. – Самый лучший. Такой, который смог бы выиграть безнадежное дело.
Никита удивился еще больше.
– Адвокат? Зачем тебе адвокат? Ты что-то натворила?
– Не я. Но адвокат мне нужен немедленно.
Никита больше не спрашивал, набрал номер и коротко переговорил по телефону. Лена не прислушивалась к разговору. Зачем? Он сделает то, что она просит. Потому что чувствует себя виноватым перед ней. Всегда чувствовал, а она не хотела избавлять его от этой вины. Она всё еще злилась, как тогда, в пятом классе, когда ей объявили бойкот из-за новенького импортного рюкзачка. Почему в их классе у нее единственной была возможность жить «хорошо»? Только у нее… И это было страшным преступлением в глазах одноклассников. А виноват во всём ее отец… Как же она тогда злилась! И плакала… А потом снова и снова. Это уже позже быть дочерью так называемого олигарха стало престижно и модно. Но её начало тошнить от всех денег, тусовок, подарков, возможностей…
– Сейчас придет адвокат, – сообщил отец, отрывая Лену от ее раздумий.
Через некоторое время действительно пришел мужчина. Тощий, в очках, с живыми глазами, смотревшими заинтересовано и твердо, будто его ничего не могло смутить.
– Лена, это самый лучший адвокат, Иосиф Давидович Апельман.
Лена хмыкнула. Еврей! Действительно, этот сможет и у самого дьявола дело выиграть.
Адвокат кивнул девушке.
– Давайте сразу перейдем к делу. Какое обвинение?
– Убийство с особой жестокостью, побег, захват заложника, – ровно отчеканила Лена.
Глаза Никиты округлились, и он чуть не поперхнулся водой, которую пил в этот момент. Пока Лена сообщала некоторые подробности, он сидел, сохраняя на лице спокойствие, но в глазах плескался неподдельный испуг.
– Дочь, ты сумасшедшая, – сказал он, когда девушка закончила разговор с адвокатом. – Ты…
– Нет, – блеснула глазами Лена. – Не нужно говорить ничего. Просто помоги мне. Это всё, чего я прошу.
Никита больше ничего не сказал, только прикрыл глаза и вздохнул. Дочь… Она – его дочь, которая всю жизнь злится на него за то, что он хотел лучшей жизни для своей семьи. Возможно, он где-то ошибся, но… Что ж, он ей поможет. Он сделает что угодно, если это поможет их сближению с дочерью. Только зачем ей это? Что ее связывает с тем мужчиной? Вряд ли она ответит. Даже если он и спросит.
– Что ж, – сказал Иосиф Давидович после рассказа Лены, – в общих чертах понятно. Завтра нужно встретиться с клиентом. Не волнуйтесь. Если нужно, мы докажем, что тот мужик сам убился. А ваше приключение с обвиняемым… Я так понимаю, что он вас просто спас, поскольку вам было небезопасно оставаться на месте аварии. Да?
Лена коротко кивнула.
– Да.
– И еще… Я так думаю, что нам нужно располагать некой суммой, чтобы… м-м-м-м-м… если нужно будет, получить конкретные доказательства. Какой суммой мы располагаем?
Лена повернулась к отцу.
– Любой. Какой нужно, – сказал тот.
– Отлично. Завтра же приступим. Я подготовлюсь. До свидания.
– До свидания, – ответила Лена.
Она поднялась с кресла и повернулась к отцу.
– Спасибо, – сказала тихо, прежде чем покинуть помещение.
Никита задумчиво посмотрел ей вслед. Он надеется только на то, что она знает, что делает.

17.
Виктор хмуро смотрел на собравшихся в зале людей. Однажды он уже видел их с этого угла, из-за решетки. Только тогда ему было всё равно, чем закончится суд, а сегодня… А сегодня для него почему-то имеет значение всё, что происходит в этом помещении. Он разрывается в противоречивых чувствах. Он виноват. Ни разу не пытался уменьшить свою вину или забыть о ней. Он хотел сбежать от нее, но не получилось. На душе была кровоточащая рана, как он думал, на всю жизнь. Но случилось чудо – светловолосая, зеленоглазая милиционерша каким-то чудом залечила рану, остался только рубец. Как ей это удалось? Он не знает, не знает, почему чувствует к ней те чувства, которые чувствует, почему согласен на всё, чего она хочет, почему подчиняется ей. Но он виноват.
Виноват, но слушал адвоката, который приходил к нему, очень внимательно. Сначала не понимал, чего от него хотят. Зачем всё это? Только слова, что Елена Никитична обо всём позаботится, прояснили суть. Она его спасает! Как? Почему? Как ей это удается? Всё стало не важным. Он виноват, но рассказал всё, как было, послушал версию адвоката и согласился с ней. Он виноват…
Она сняла с него вину там, в лесу. Сняла своей участью, своей нежностью, заботой, пониманием… своей любовью. Она отпустила все грехи, хотя он до этого считал, что это невозможно. Он думал, что больше ее никогда не увидит, в тот день, когда их окружили. Думал, что все последующие пятнадцать или двадцать лет ему останется только одно – жить воспоминаниями о необычном приключении в лесу и о ее нежности и страсти. Вспоминать ее запах и необычное серьезно-детское выражение зеленых глаз. Вспоминать… А теперь он ее видит. Она сидит всего за несколько метров… Можно было бы подойти, схватить и прижать к себе, зарыться лицом в пушистые волосы и вдохнуть их запах. Можно было бы, если б не преграда… Железные прутья…
А она так смотрит своим чистым взглядом и постоянно кусает губы. Эти нежные, пылкие… Выглядит очень взволнованной. Да, она, наверное, очень переживает. Зачем? В этот момент он еще острее ощутил, как любит ее. До боли, до самозабвения. Он так любил только одну женщину… Но это была любовь иного рода.
Он рассеяно слушал, как адвокат расписывает состояние аффекта, в котором было совершено убийство, как вызывают свидетелем соседку старушку. Интересно, почему в прошлый раз ее не вызывали? Потом – еще нескольких соседей. Болью отзывались воспоминания о матери…
Он весь превратился в слух, когда начала говорить Лена. Она говорила ровно и четко. В какой-то момент Виктор поймал себя на том, что улыбается ее словам. Улыбается тому, как она рассказывает, что он ее спас в лесу дважды, что это был не побег, а необходимость двигаться после аварии, чтобы не стать добычей диких зверей, потому что вся связь прервалась. Что… он собирался вернуться и сдаться, что они уже возвращались, когда их нашли…
Потом – ожидание, которое показалось ему слишком долгим. Серьезное лицо судьи. Напряженная Лена...
Кажется, он не способен различать звуки и слова.
Не слышит. Ничего не слышит…
«Убийство, совершённое в состоянии аффекта…»
Почему он не воспринимает слов?
«Убийство, совершенное в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного насилием, издевательством или тяжким оскорблением со стороны потерпевшего…»
Почему он больше не чувствует боль? Боль отпустила…
«… либо иными противоправными или аморальными действиями (бездействием) потерпевшего, а равно длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением потерпевшего…»
Господи! Сколько в ее взгляде надежды! Нет, даже не надежды, а уверенности. Она уверена в исходе этого всего…
«С учетом вновь обнаруженных обстоятельств и недавних событий…»
Лена медленно прикрыла глаза, будто просила доверять ей. Да, он верит ей. Иначе и быть не может.
Виктор затаил дыхание и понял, что Лена сделала то же самое. Сложно дышать…
«Наказывается ограничением свободы на срок…»
Уже не так страшно…
«… три года!»
Лена медленно выдохнула.
Она, как в тумане, подошла к Виктору и прислонилась лбом к холодным прутьям. Кажется, пока этого никто даже не заметил.
– Как ты это сделала? – спросил тихо.
Лена устало улыбнулась.
– Иногда семья может оказаться незаменимой. Но это не важно. Важно то, что мы выбрались.
– Мы?
– Да. Мы. Уже давно нет «ты» и «я», а есть только «мы».
Виктор накрыл ладони девушки своими.
– Спасибо. Люблю тебя, лейтенантша.
Ее улыбка стала светлее.
– И я... – ответила. – Всё будет отлично… У нас…

Эпилог
(спустя девять лет)
Лена устало откинулась на траву и прикрыла глаза. Как чудесно! Почувствовала горячее дыхание мужа на шее и заулыбалась.
– Мне это никогда не надоест… – проговорила хрипло.
Еще мгновение назад она пыталась подавить рвущиеся из горла крики удовольствия, плавясь в его объятиях. Она считала и всегда будет считать, что нет ничего лучше, чем заниматься любовью под чистым небом среди густой травы. Ощущать его горячую кожу, чувствовать легкий ветерок на обнаженном теле. Быть только вдвоем… Ну, не совсем вдвоем…
– Я бы не пережил, если бы тебе надоело это, – хохотнул Виктор и провел губами по нежной коже на ключице жены. – Как там наш маленький?
Нежно поцеловал слегка округлившийся животик.
Лена тепло улыбнулась.
– Отлично. Ему же хорошо, если маме хорошо, а мама просто счастлива. Безмерно. Я так рада, что уговорила тебя отремонтировать домик возле леса. Для меня никогда не будет ничего более прекрасного и родного, чем это место.
– Для меня тоже, милашка. Жаль, но нужно выбираться из этих кустов. Сашка скоро вернется из деревни, – нахмурился Виктор.
– Да… Жаль. Твоя дочь слишком смекалиста как для восьмилетнего ребенка, – засмеялась. – Снова будет спрашивать, что мы делали в огороде, в котором ничерта никогда не росло.
Мужчина рассмеялся, уже не сдерживаясь.
– Моя дочь, – сказал, – смекалистость унаследовала от своей матери.
Ответом был только тихий смешок и короткий поцелуй в нос. Можно было бы лежать в этой траве, обнявшись, до самого вечера. Слушать природу и дыхание друг друга. Ласкать и целовать. Можно было бы…
– Мама! – раздался звонкий голосок со двора. – Куда вы снова запропастились?
– Черт! – Лена подскочила, молниеносно натягивая футболку. – Вот и долежались!
Она еще раз поцеловала его в губы и, загадочно улыбнувшись, направилась к дочери.
Виктор позволил ей уйти, а сам снова лег на спину и устремил взгляд в небо. Безмятежность. Она принесла в его жизнь безмятежность, счастье, любовь. Она излечила все его раны, забрала его боль. Она создала вокруг него мир из мечты. Нашла для него смысл в жизни. Самый главный смысл. Она… Ленка. Светловолосая милиционерша.

Спасибо, Крис. Мне очень приятно - и слова твои, и то, что ты читала))